Олег Иконников - Большая Медведица

В старинном купеческом особняке бывшего КГБ по улице Ленина, а ныне Управления Министерства Безопасности по Читинской области он два дня изливал душу Кунникову по «Акации». На третий, в начале ночи, майор госбезопасности Грознов, его зам капитан Ушатов, следователь Вьялов и Кот были в первомайском карьере. В отличии от Рыжего, он быстро надыбал, где мякнули Жука и на тихо стрекотавшую в темноте видеокамеру Грознова рассказал, как произошло убийство, мяконько подстелив себе при этом. Дав слово операм и Кунникову, что больше ничем не замаран, Костя спрыгнул со сковороды. Но так считал только он, ГэБэшники же дали ему дыхнуть волюшкой в надежде на то, что заметая следы, Костя выведет их на другие трупы банды. Залог за его освобождение в двести тысяч деревянных внес Агей и следующие трое суток Кот, Ветерок и Андрюха западали в люксе. Пили пиво, парились в сауне, изголодавшийся Костя отрывался с девками и все это время возле них отирался Вовчик, пытаясь что-нибудь подсмотреть или подслушать.

Восемнадцатого днем Леха приготовил мешок угля, две канистры с бензином и среди ночи из под теплого Настиного бока юзанул в карьер. Час он проползал на коленях по острым каменкам, вынюхивая, где зарыт труп Пестуна и наконец в нос шибануло мертвечиной. «Вот где ты, дружочек», — принялся Ветерок шустро разгребать холмик валунов, поминутно поглядывая на начинающее сереть небо и минут тридцать спустя обильно полив кости Пестуна горючкой в обложив их углем, запалил. Горело его творение долго и вяло, но Леха упорно сидел рядышком к изредка подплескивал в кострище бензин. В семь утра все таки пришлось завязывать. Ветерок деловито и основательно закидал пепелище породой, выбрался на отвал и отметив, что отсюда ничего не видно, заспешил домой, до чертиков хотелось спать. Двадцатого, двадцать первого и двадцать второго, не обращая внимания на ворчавшую жену, подозрительно смотревшую на то, где это он пропадает по ночам, Леха шарился в карьере, ища труп Лисицына, но напрасно. Место убийства заранее не присматривали и произошло оно зимой, сейчас, в конце лета каменные россыпи, поросшие бурьяном, выглядели однообразно и он никак не мог вспомнить, где задушили Лису. Еще две короткие августовские ночи Ветерок рвал штаны в поисках Жука и на Костино счастье не нашел его. «Харэ, кого я ебу себе мозги. Раз я не в состоянии надыбать, где жмурики лежат, то легавые и подавно их не отыщут».

Тридцатого августа Олегу стукнуло тридцать пять.

— Вставай, зек проклятый, — разбудил его Ушан, — бухать будем. Выскобленный стеклышками добела тюремный стол, уставленный ликерами, на тюремный не походил.

— Помнишь, Санька, семидесятые годы, — под теплую струю воды, слабо бившую из крана, сунул голову Святой, — поймают дубаки, что чифир варишь, отмолотят, как резинового, да еще и заставят, собаки, целую кружку этой отравы одного выпить.

— Да-а, это вам не тогда — рассмеялся Ушан.

Настроение ему испортил Клоп, принявший из соседней хаты маляву по кабуре, выдолбленной в толстой стене.

— Кто у нас вчера на следствие катался?

Читавший газету Совенок настороженно поднял на Саньку глазенки.

— Я.

— Вот тут пишут, что вчера на шмоне легавые отмели у тебя два малька, правда?

— Было дело. Камера притихла.

— У-у, сука, — бросил в Совенка зубную щетку чистивший фиксатый рот Сом, — это мои мульки, я хотел через него их на волю выгнать, а эта коблуха спалила их, приехала и помалкивает.

Раньше за такой зехер однозначно провинившегося бы отпидарасили и сломали хребтину, сегодня было чуточку другое время. Ушан задумался, Совенок ждал, хата молчала и только из незакрытого носика крана текла вода, отмеряя последние секунды нормальной житухи Совенка.

— Всеките ему и на продол, — распорядился наконец Санька. Сокамерники били Совенка, моментом переименованного в Поросенка, долго, очень долго и садко, кулаками, сапогами, алюминиевыми мисками. Моцарт, получивший такую величавую кликуху за любовь к губной гармонике, отцепил с левой ноги протез и прыгая возле бездыханного тела на правой, методично и без промаха лупил Поросенка по черепу.

Олег смотрел на бытовую для всех времен и централов сцену и в очередной раз удивлялся насколько живуч зек.

— Хорош, а то кони кинет.

— Да ты че, Святой, — усердствовал Клоп. — его, козла, атомной бомбой не убьешь.

— Сказали вам завязывайте, — пожалел измочаленного Совенка и Ушан, — бросьте его к дверям поближе, на вечерней поверке мусора заберут. Олега, иди сюда, — Санька сдернул с черной бутылки «Амаретто» белую пластмассовую пробку и помаленьку плеснул в стаканы, — а вы, «черноспинки», имейте ввиду, что за такие косяки у любого хребет треснет.

От адвоката Беспалого Костя узнал, что того выгоняют под залог. Нужны были только деньги — двести штук. Вечером он поймал в «Кристалле» Агея.

— Здорово, Андрюха, Бурдинского под залог отпускают…

— Да у курсе я уже, а ты не ведись, — заметил он беспокойство Кота, — прейдет, мы с него спросим за то, что он на тюрьме тебя полоскал.

— Не получится, Святой в кадушке, а Женьке вся шпана верит, они на его стороне будут.

— Если у тебя получше предложение имеется, выкладывай.

— Есть. — поближе к Агею двинул кресло Костя. — Давай встретим его и прямо от центра в лес упрем, а там я его сам удавлю и зарою.

— Когда тварину эту освобождают?

— Адвокатша говорит, что сразу, как только за него залог внесут.

Ветерок денег не дал. Два дня Андрюха потратил собирая в поселке нужную сумму и пятого сентября вместе с Котом взяв у Пингвина тачку, понедельники выехали в Читу. Нестерову, защитника Беспалого, они нашли в тихом деревянной двухэтажке коллегии адвокатов. Пожилая дама в громадных роговых очках, закурив сигарету, недоуменно пожала полными плечами.

— Вчера, ближе к вечеру я была у Бурдинского, он отказался от суда выходить под залог.

— Почему?

— Сама не знаю, — ответила она Агею.

— Прочуял, сука, что мы его наебнем, — дал волю эмоциям на улице Костя. — На Акации Святой мне приказал, чтобы я за этой гнидой присматривал, у него ведь тогда жена беременная была, я старался, а он в благодарность за это запустил по тюрьме, что я — мент поганый. Теперь ему от меня не сорваться, он мой враг по жизни.

Возвращаясь в Первомайск, на обочине трассы Чита-Чернышевск подельники неожиданно для себя увидели пустую машину Рыжего. Тормознув Агей посигналил и из густого ельника, словно пугнутый косолапым, выпулился Вовчик.

— Ты что здесь блудишь?

— От родственников вертаюсь, — начал врать Рыжий, — в туалет остановился сбегать.