Валерий Михайлов - Боратынский

Стихотворение «Кольцо» («„Дитя моё, — она сказала…“») написано как раз в те годы.

«Дитя моё, — она сказала, —Возьмёшь иль нет моё кольцо? —И головою покачала,С участьем глядя ей в лицо. —

Знай, друга даст тебе, девица,Кольцо счастливое моё,Ты будешь дум его царица.Его второе бытиё.

Но договор судьбы ревнивойС прекрасным даром сопряжён,И красоте самолюбивойТяжёл, я знаю, будет он.

Свет к ней суровый, не приметитЕё приветливых очей,Её улыбку хладно встретитИ не поймёт её речей.

Вотще ей разум дарованья,И чувств, и мыслей прямота:Их свет оставит без вниманья,Обезобразит клевета. <…>

Но девы нежной не обманетМоё счастливое кольцо:Ей судия её предстанет,И процветёт её лицо».

Внимала дева молодая,Невинным взором весела,И, тайный жребий свой решая,Кольцо с улыбкою взяла.

Иди ж с надеждою весёлой!Творец тебя благословиНа подвиг долгий и тяжёлыйВсезабываюшей любви. <…>

Стихотворение обращено к Сонечке Энгельгардт, которой старшая сестра Настасья Львовна подарила кольцо. Боратынский не меньше своей жены желал барышне доброго и достойного мужа — как старший брат он наставляет свою любимицу на семейный подвиг, на всезабывающую любовь.

И до свершенья договора,В твои ненастливые дни,Когда нужна тебе опора.Мне, друг мой, руку протяни.

К 1832 году относят элегию Боратынского «Я не любил её, я знал…». Это — воспоминание об одной прошлой любви (адресат неизвестен):

           Я не любил её, я знал,           Что не она поймёт поэта,Что на язык души душа в ней без ответа;           Чего ж, безумец, в ней искал?           Зачем стихи мои звучали           Её восторженной хвалой           И малодушно возвещалиЕё владычество и плен постыдный мой?           Зачем вверял я с умиленьем           Ей все мечты души моей?..           Туман упал с моих очей,           Её бегу я с отвращеньем! <…>

Осознание былой ошибки чувства разливает свой тайный яд даже по прошествии времени, — но принесёт ли бегство от недостойного предмета любви желаемое избавление? Ответа на этот невольно возникающий вопрос поэт не даёт. Очевидно лишь одно: своим признанием — врачующим песнопеньем — он желает разрешить — избыть — свою давнюю постыдную ошибку. О семье, о своём нынешнем счастье тут ни слова, ни намёка: автор не хочет, чтобы сегодняшний ясный день был задет былым туманом. Однако душа живёт по своим законам, воспоминания без спросу приходят на ум, смущая его, — и потому поэт выносит прихотливой памяти свой, пусть и запоздалый, приговор.

Это воспоминание досадно и раздражительно для него: любовь к жене с годами только возрастает, становится полнее и глубже.

В одном из тогдашних стихотворений «Где сладкий шёпот…» описаны жестокая зимняя буря и пережидающий ненастье герой, любимец счастья, которого укрывает надёжный кров и которого согревает пылающая печь. Аллегория так очевидна, что поэт и не скрывает, что говорит о семье.

<…> О Провиденье,Благодаренье!Забуду яИ дуновеньеБурь бытия.Скорбя душою,В тоске моей,Склонюсь главоюНа сердце к ней,И под мятежнойМетелью бед,Любовью нежнойЕё согрет,Забуду вскореКрутое горе,Как в этот мигЗабыл природыГробовый ликИ непогодыМятежный крик.

Его благодарное чувство к подруге жизни за нежную любовь и понимание выражено просто и непосредственно. Это чистый отзыв души, младенческое дыхание поэзии.

Но душа глубока, необъятна — а внимание поэта к её жизни так пристально и зорко, что он подмечает в себе почти неуловимые оттенки чувств. Свидетельство тому одно удивительное стихотворение, написанное в 1832 году или, может быть, чуть позже:

О, верь: ты, нежная, дороже славы мне.Скажу ль? Мне иногда докучно вдохновенье:           Мешает мне его волненье           Дышать любовью в тишине!Я сердце предаю сердечному союзу:           Приди, мечты мои рассей,Ласкай, ласкай меня, о друг души моей!И покори себе бунтующую музу.

Стихотворение посвящено жене, Настасье Львовне, — такого Боратынский не писал никогда и никому.

Филолог Евгений Лебедев в своей книге о Боратынском «Тризна» назвал эти стихи поразительными — не имеющими «даже отдалённого подобия ни у предшественников, ни у современников».

Действительно, никто из поэтов так не обращался со своей Музой, Боратынский открыто предпочитает ей сердечный союз и любовь в тишине, то есть жену и семейное счастье. Муза, она чрезвычайно ревнива и не терпит ни малейшей измены, — коли отвергать её, мало быть творцом несуеверным, но надо быть готовым безбоязно распрощаться навсегда с нею, дарительницей вдохновения.

По существу Боратынский признался в том, что способен навек оставить поэзию.

Подтверждением тому служат и его слова в письме Вяземскому, кому он заметил, что, кажется, ничего больше не прибавит к намечаемому собранию стихотворений.

Было ли то отзвуком временного уныния или укоренившейся безнадежности?..

Но чувство в стихотворении жене так живо и горячо, а тон столь неподдельно искренен, что становится ясно: лишь все-забывающая любовь способна на такое признание.

Евгений Лебедев пишет: «До сих пор, когда перед поэтом вставал вопрос о том, что важнее: любовь или поэзия? — он отдавал своё предпочтение „святому ремеслу“, больше того, отводил любви второстепенную роль сырого материала, из которого гений творит новый мир, закрытый для виновницы его создания (пчела не делится мёдом с цветком, как об этом сказано в стихотворении „Лиде“). И вот теперь в жизнь поэта вошла такая любовь, перед которой „поэзия святая“ пасует, вдохновение становится „докучным“ <…> и примирения „болящий дух“ поэта ждёт уже не от „песнопенья“, а от любви. Живая жизнь важнее поэтического слова о жизни — вот о чём говорят эти стихи. Здесь — предвосхищение пронзительных стихов Ф. И. Тютчева из так называемого „денисьевского цикла“, где та же истина переживается поэтом уже трагически. Но заметьте себе — та же самая истина. Более сорока лет спустя Ф. М. Достоевский в „Сне смешного человека“ (1877) устами своего героя подведёт итоги освоения этой истины русскими писателями (которые <…> со времён Аввакума бились над нею) и в замечательно простых терминах сформулирует великую этическую задачу, стоящую перед человеком вообще и перед писателем в частности: „‘Сознание жизни выше жизни, знание законов счастья — выше счастья' — вот с чем бороться надо! И буду. Если только все захотят, то сейчас всё устроится“».