Николай Долгополов - Абель — Фишер

Борис Степанович — отец Лидии Борисовны. Работал шофером. Воевал на Ленинградском фронте.

Иван Степанович во время войны одно время оставался в блокадном Ленинграде. Скончался в больнице в Новосибирске 7 января 1942 года.

Из писем

1929 год, после рождения дочери Эвелины

Вильям Фишер — жене Эле

«Дорогая Эля! Очень рад, что у тебя все благополучно. Как мне сказала мама, 8-го родилась дочка. И я сразу подумал: “Что же я буду с ней делать?” И сейчас не знаю. У нас на службе (Фишер уже в органах. — Н. Д.) думали, как мне ее назвать. Говорят, нужно что-нибудь короткое. Я предлагаю — Рада или что-нибудь вроде. Можно и твоим именем. В общем, это не важно… Мама думает, что ее можно назвать Элеонорой или Эвелиной.

Твой Вилли».

Письмо Вилли Фишера — жене Эле

«…Я сейчас в Семипалатинске, только что вернулся из 500-верстной поездки в старом автомобиле. Был сильный холод, но я был в валенках и тулупе, т. что было не так страшно. Был я в горах, в ауле, но снимать не удалось из-за холода. Мне очень хочется повидать дочку. Как она растет? Ведь ей должно быть уже 3 мес…»

В 1929–1930 годах Вильям Фишер мотается по командировкам. И из каждой — письмо своей Эле. В послании из Тифлиса он неожиданно берется за описание красот Кавказа. В письме из Хабаровска от 7 августа 1929 года просто извещает: «Ну вот я и в Хабаровске…» Далее следует: «… В Ростове мы осматривали завод Сельмашстроя, потом Табачную фабрику.

Осталось поехать на Днепрострой и в Харьков и 10 вечером мы будем в Москве».

Примерно в это же время поработал во Владивостоке и Сталинграде.

1930-е годы

Письмо Вилли и Эли Фишер своим близким в Москву из Норвегии

«Добрый день, мои родненькие!

Конечно, как водится, мы от вас опять ничего не имеем. Очень и очень жаль, но ничего не поделаешь, будем опять ожидать… У нас пока всё хорошо, все здоровы, всё благополучно… Единственная печальная действительность — это рождественские подарки и гости, а нам сейчас это совсем будет не кстати, а придется… Уже очень много разговоров “а вы что дарите такому-то? такой-то? Я дарю то-то и то-то…” Приятно было бы подарить близким, а здесь дарят всем, даже если ненавидят друг друга, но все же дарят ради приличия… Ужасно глупо… Вот, мои родненькие, такие-то дела…

Мои дела пока без изменений за малыми исключениями… Буду в декабре играть на концерте со скрипкой. Сейчас явилась возможность поучиться аккомпанировать, это очень интересно, да и полезно, так что я очень рада этому обстоятельству. Неприятность есть тоже, ужасно болят руки, когда играю, успокаивают тем, что (арфа. — Н. Д.) очень большой тяжелый инструмент.

…Эвуня растет не по дням, а по часам, как говорится, и развивается, только здорово худеет, вытянулась и похудела, думаю, это рост, но все же немного волнуюсь. У нас на шейке ниже ушек очень увеличены желёзки, совсем легко можно прощупать шарики — это нехорошо… Надеюсь, что летом мы опять сумеем ее поправить и укрепить. А сейчас она гулять не любит, едва сумеем уговорить и то на пять минут и аппетит плохой. Ну, вот и все наши новости. А теперь так бы хотелось узнать, как вы там живете… Что у вас нового? Как здоровье? Всех-всех без исключения…

Пишите все подробно, все мелочи, это все так интересно для нас… Мы каждый день слушаем радио от вас и Ленинград, знакомы с вашим житием. Это тоже немного успокаивает. Ну вот, кажется, и все, что могу написать, да и приходится кончать, т. к. уже поздно и папа должен ехать. Целую вас всех, всех, моих родненьких крепехонько, Эвуня сейчас трещит о том, что мы с ней тоже должны ехать по делам, а кстати, и прогуляться… Она посылает вам сводных картиночек, сведенных

для вас, а не сведенных для Лидочки. Ну вот, пока, целую крепко, а Эвуня пишет вам сама вместе со мной.

Копу, Булю целую и всех родненьких,

Evelin Fi и рара».

А вот это письмо из той же первой командировки пишет уже сам Вильям Фишер. Обратите внимание еще раз: отца с матерью он, и так всегда в письмах, величает по имени-отчеству. Причем отца, как и говорилось, называет Андреем.

«Дорогие Любовь Васильевна и Андрей Матвеевич!

Давненько от вас не было писем — но по всей вероятности не по вашей вине. Надеюсь, что у вас там все благополучно и все здоровы, поправляются и т. д. Мы по обыкновению продолжаем в том же духе, здоровы, живем, кушаем, спим и проч., все как полагается. Гуляем на берегу моря, фотографируемся, ругаем погоду и удивляемся на мягкость зимы. Вообще, кроме дождя и слякоти ничего зимнего — настоящего — не видали, а туземцы божатся, что это только недавно так стряслось и то “ей-богу” всегда было много снега и льда и проч. атрибутов зимы. Дошло до того, что даже возят снег для лыжных гор в поездах!

Мы регулярно слушаем русские станции и поэтому держимся в курсе событий там, а то по газетам ничего нельзя судить. Речь Сталина мы прослушали целиком, и хотя один из чтецов читал скверно, все-таки имели удовольствие узнать о наших успехах и видах на вторую пятилетку.

Дочка продолжает расти и теперь даже занимается писательством — примеры посылаются. Дальнейшие успехи в этой области будут посылаться по мере возможности.

Дочка теперь имеет свой специальный карандаш, с резинкой, чем она очень довольна. Нарисует и сотрет. Сейчас у нас в квартире холодно, т. к. центральное отопление изволило потухнуть. В камине затоплено, и Эля и Грок (собака) оба лезут туда. Дочка тоже захотела побыть там, но также хотела рисовать. Вопрос разрешился очень просто: спина Грока широкая и наклонена под подходящим углом — так чего проще? Книга на спине и дочка рисует себе на здоровье. Пес очень спокойно относится к дочкиным проказам и очень многое терпит от нее. Ну, надо кончать. Приветы всем старым знакомым. Поправляйтесь и пишите чаще

Любящий вас Вилли».

«Пользуюсь случаем, что остался маленький клочок бумаги, и пишу привет Любовь Васильевне и Андрею Матвеевичу. Простите, что так мало наше послание».

(Это дописала несколько строк родителям мужа Елена Степановна — Эля. — Н. Д.)

Откуда бы ни шли письма на русском или на английском от Вильяма Генриховича, они всегда были написаны разборчивым, четким почерком. А родителей он величал по имени-отчеству. Правда, к отцу обращался то Генрих Матвеевич, то Андрей Матвеевич. Путаница с именами — это в семействе Фишеров — чисто семейное

1930-е годы

Даты этих писем Вильяма Фишера родителям из загранкомандировки точно установить уже невозможно.