Авраам Шварцбаум - Бамбуковая колыбель

Мы тотчас собрали все необходимые бумажки, включая список людей, которые знали нас в Штатах и могли дать нам рекомендации, и пакет был отправлен в Японию следующей же дипломатической почтой. Теперь нам оставалось ждать естественного развития событий.

В июле я снова позвонил в посольство, чтобы узнать, как продвигаются дела. Консульский чиновник обещал поинтересоваться. На следующий день он позвонил, чтобы извиниться — наш пакет каким-то образом был отправлен не туда. Еще через два дня он позвонил снова — пакет нашелся и находится на пути в Японию. Китайская бюрократия выпустила нас, зато теперь мы попали в столь же цепкие когти бюрократии американской.

Наконец, в середине августа чиновник по особым делам прибыл на Тайвань. Наша беседа с ним прошла без сучка, без задоринки. На следующий день я снова поехал в посольство и получил визу на въезд Хсин-Мей в Соединенные Штаты — получил буднично и просто, без фанфар и литавр. Шесть дней спустя наша троица уже была в аэропорту, готовясь к посадке на самолет китайской авиалинии, следовавший из Тайпея в Нью-Йорк.

МНОГО ЛЕТ СПУСТЯ, перечитывая дневник, который она вела в те дни на Тайване, Барбара обнаружила, что в то самое воскресенье, когда мы вылеталииз Тайпея, в Израиле и Соединенных Штатах все еще была суббота, шабес, шабат, и Гафтара (глава из Танаха, традиционно читаемая вместе с еженедельной главой Торы), которая выпала на тот день и произносилась во всех синагогах, начиналась со слов: «Возвеселись, бесплодная, нерождающая, воскликни и возгласи… потому что у оставленной гораздо больше детей, нежели у имеющей мужа…». (Йешайя, 54:1)

Часть вторая. ЗАРНИЦА

Тогда, как зарница, пробьет свет Твой,

Расцветет исцеление Твое...

Йешайя. 58:8

Глава 1. Через Аляску домой и в Новый дом...

ПОСЛЕ ТОГО, как мы целый месяц проплутали на поворотах, ухабах и рытвинах бюрократических «американских горок», нас, вдобавок, заставили судорожно гоняться за своими собственными бумагами по лабиринтам правительственных департаментов, — разумеется, мы были в полном изнеможении. В самолете мы сидели, словно оглушенные, в состоянии душевной и физической прострации.

Перелет в Нью-Йорк, как назло, был долгим и утомительным, — сначала пересадка в Токио, потом остановки на острове Гуам и на Аляске.

Но вот, наконец, самолет приземлился в нью-йоркском международном аэропорту имени Кеннеди. Родители Барбары и моя мать уже ожидали нас на выходе. Только тут, во время невольной заминки, пока шла проверка наших паспортов и выдача багажа, мы впервые забеспокоились — а какова, собственно, будет реакция наших «стариков» на их новоявленную китайскую внучку. До сих пор все наши решения, касавшиеся Хсин-Мей, были совершенно спонтанными: мы действовали по велению сердца, а не разума. Мы ничего не рассчитывали наперед и нимало не задумывались о возможных последствиях своего поступка. И вот теперь нам предстояло поставить наших родителей перед крохотным «свершившимся фактом»; этот «факт» абсолютно и решительно не походил ни на одного из членов нашей семьи и, вдобавок, был совершенно неизвестного происхождения.

Встреча вызвала много слез и не меньше радости. Но одновременно, оказавшись в горячих объятиях самых близких нам людей, мы вдруг ощутили, что все наши сомнения и страхи исчезают сами собой — новоявленные бабушки по очереди тискали маленькую Хсин-Мей так, словно она и в самом деле была их настоящая, родная, плоть от плоти и кровь от крови, внучка.

Хоть путь к родителям Барбары, на Кони-Айленд, и был неблизким, за время, ушедшее на дорогу, ответить на обрушившиеся на нас потоком вопросы и рассказать обо всем, что произошло, было, конечно, невозможно. Поэтому дома, едва распаковав вещи, мы продолжили наш рассказ, который в итоге затянулся далеко за полночь. А потом мы с Барбарой просто свалились от усталости, и последнее, что я слышал, погружаясь в блаженный сон, были ритмичные сигналы прибрежных бакенов да воркование бабушек над их новообретенной питомицей.

ЗА ПОСЛЕДНИЙ ГОД мы ужасно запустили нашу переписку с родными, и поэтому теперь они жадно выпытывали все детали нашего житья-бытья на Тайване. Вдобавок, гурьбой повалили родственники и знакомые, так что, в целом, последующие десять дней прошли в сплошных рассказах (и повторениях рассказов) обо всем, что произошло за те тринадцать месяцев, что мы провели в Китае. В то же время мы готовились к предстоящему неизбежному отъезду в весьма неблизкий город, где я получил свою новую должность ассистента профессора на факультете социологии и антропологии.

Как легко можно вообразить, в нашей квартире царили непрерывные шум и суматоха.

Любопытно, однако, что Хсин-Мей воспринимала окружавшее ее лихорадочное возбуждение с полным хладнокровием и казалась поразительно спокойной для младенца трех месяцев от роду, к тому же только что совершившего почти кругосветный перелет. Ее нисколько не смущал поток людей, который проплывал перед ее глазами, когда чуть ли не каждый хотел посмотреть на китайскую невидаль и подержать ее на руках.

В числе визитеров было много родственников, которые раньше не бывали у нас годами. Пришли и религиозные родичи Барбары. Обе наши матери выросли в религиозных семьях, но, как и многие женщины их поколения, вышли замуж за мужчин из совершенно секулярной среды. Результатом таких браков бывают обычно семьи, сохраняющие память о еврейской культуре и многие внешние приметы иудаизма, но совершенно лишенные духовности и глубины подлинно религиозных домов. Мы с Барбарой получили очень куцее еврейское воспитание, которое в моем случае свелось к внешкольным приготовлениям к бар-мицве, а в ее — к немногочисленным урокам еврейского языка и истории.

Мать Барбары была родом из большой семьи, в которой выросли пять дочерей и три сына. Шестеро из этих восьми «продолжателей» рода в том, что касается строгости соблюдения мицвот, занимали позиции от банального традиционализма до полного секуляризма; двое были настоящими религиозными евреями. Ребенком Барбару часто приглашали на Песах и другие праздники в один из двух религиозных домов, так что она сохранила с этой семьей тесные отношения; тем не менее, я заметил, что ее члены отнеслись к нашей Хсин-Мей довольно холодно и отчужденно. Впрочем, тогда я объяснил это обстоятельство свойственной им общей замкнутостью и узостью взглядов и не придал ему особого значения;

только годы спустя я понял, что это означало в действительности.