Екатерина Мешаненкова - Данте. Жизнь: Инферно. Чистлище. Рай

Ознакомительный фрагмент

Однажды, когда огорченный Данте заснул в слезах, «как побитый ребенок», он увидел в своей комнате юношу. Присмотревшись, Данте узнал властителя сердец Амора. Молодой сеньор заговорил важно, мешая латынь с итальянским: «Сын мой, пришло время оставить притворство наше». И вдруг Данте увидел, что Амор заплакал. «Владыка, почему ты плачешь?» — в недоумении спрашивает Данте и слышит в ответ: «Я подобен центру круга, по отношению к которому равно отстоят все точки окружности, ты же — нет». Данте показалось, что юноша говорит очень непонятно. К этому образу, рожденному философскими раздумьями, Данте будет возвращаться неоднократно. В «Пире», толкуя Аристотеля, он напишет: «Каждая вещь более всего совершенна, когда она касается и достигает собственного достоинства; в таком случае она более всего отвечает своей природе, поэтому круг можно назвать совершенным тогда, когда он действительно круг. Это достигается в том случае, когда в нем есть точка, равно отстоящая от окружности». Амор «Новой Жизни» и хотел сказать: «Я центр круга, центр совершенной фигуры. А ты еще на периферии великого искусства любви». В экстатической поэзии неистового францисканца брата Якопоне да Тоди, которого в дни юности Данте знала вся Италия, мы находим тот же образ — Бога любви, пребывающего в центре круга. В последней песне «Рая», написанной великим поэтом незадолго до смерти, бог неизменной любви находится в центре мироздания, управляя Солнцем и другими светилами.

Амор, явившийся Данте во сне, объяснил ему, что Беатриче отнеслась к нему так холодно, потому что сочла, что он принадлежит к числу недостойных людей, которые могут ухаживать одновременно за двумя дамами. По его совету Данте написал стихотворение, в котором заверял Беатриче, что с детских лет любит лишь ее одну, а все остальные не имеют для него никакого значения.

Однако и после этого он не обрел покоя, наоборот, чувства стали разрывать его на части с новой силой, и он написал сонет, в котором отразил свое смятение и свои душевные противоречия.

Полны мои мысли любовью одною,Но друг против друга враждуют упорно;Та молвит: любви ты отдайся покорно,А эта: любовь лишь играет тобою.

Одна разрывает всю душу тоскою,Другая мне сладость несет упованья, —Вдруг сходятся вместе в тревожном желаньеИ в сердце трепещут пугливой мольбою.

Склоняется разум пред волею пленной,Сказать бы хотел, и, что молвить, не знаю,И так на распутье блуждаю в смятенье…

Одним, лишь одним примирю все сомненья:Прибегнув к тому, чем так долго страдаю, —К той тайне грозящей с мольбой дерзновенной.

Все эти переживания, заставлявшие Данте скрываться от общества дам и кавалеров, не могли не обратить на себя внимания не только его близких друзей, но и знакомых. В прелестном прозаическом отступлении Данте рассказывает, как он однажды проходил тем садом, улицей, мимо того фонтана, которые нам ныне неведомы, и был остановлен веселыми и любезными речами некоей благородной дамы, находившейся в окружении других дам. «Я приблизился и, увидев, что моей благороднейшей госпожи не было среди них, почувствовал вновь уверенность в себе. Тогда я приветствовал их и спросил, что им угодно. В том обществе было много дам; некоторые смеялись. Другие смотрели на меня, ожидая, что я скажу. Иные разговаривали между собой. Одна из них, обратив на меня свой взор и назвав меня по имени, произнесла следующие слова: „Какова цель твоей любви, если не можешь выдержать присутствия твоей дамы? Скажи нам, так как цель такой любви должна быть необычной и небывалой“. И когда вопрошающая умолкла, не только она, но и все другие дамы ожидали моего ответа, и ожидание это отразилось на их лицах. Тогда я сказал: „О дамы, целью моей любви раньше было приветствие моей госпожи, которая, конечно, вам известна. В приветствии этом заключались все мои желания. Но так как ей угодно было отказать мне в нем, по милости моего владыки Амора, мое блаженство я сосредоточил в том, что не может быть от меня отнято“. Тогда дамы начали разговор между собой, и, подобно тому, как мы видим иногда ниспадающую с неба смешанную с прекрасным снегом воду, так, казалось мне, я слышал, как исходили слова их, мешаясь с воздыханиями. И после того, как они некоторое время разговаривали между собой, та дама, что первая обратилась ко мне, произнесла: „Мы просим тебя, чтобы ты сказал нам, где пребывает твое блаженство“. Я ответил им лишь следующее: „В словах, восхваляющих мою госпожу“. Тогда обратилась ко мне та, что говорила со мной: „Если сказанное тобой правда, те стихи, которые ты посвящал ей, изъясняя твое душевное состояние, были бы сложены иначе и выражали бы иное“. Тогда, размышляя об этих словах, я удалился от них почти пристыженный и шел, говоря самому себе: „Если столь велико блаженство в словах, хвалящих мою госпожу, почему иною была моя речь?“ Тогда я решил избрать предметом моих речей лишь то, что могло послужить для восхваления благороднейшей дамы».

Так начался новый период творчества — новой жизни, период восхваления прекрасной дамы. Мучительный самоанализ сменился просветленными гимнами в честь единственной и несравненной. Данте приступил к сочинению большой канцоны о совершенной любви.

«Через некоторое время, — вспоминает Данте, — когда я проезжал по дороге, вдоль которой протекала быстрая и светлая река, меня охватило такое сильное желание слагать стихи, что я принялся думать, как мне следует поступать, и я решил, что говорить о совершенной даме надлежит, лишь обращаясь к дамам во втором лице, и не ко всем дамам, а лишь к тем из них, которые наделены благородством. И тогда мой язык заговорил, как бы движимый сам собой, и произнес: Лишь с дамами, что разумом любви владеют. Эти слова я удержал в моей памяти с большой радостью, решив воспользоваться ими для начала».

В феврале 1289 года у Беатриче Портинари умер отец. Это печальное событие, видимо, нашло отражение в творчестве Данте — в XXII главе его «Новой жизни» его прекрасная дама тоже теряет своего благородного и обожаемого отца. Собственно, такое маловероятное совпадение и стало одним из доказательств того, что Беатриче из его произведений — это именно дочь его соседа Фолько де Риковеро Портинари.

Данте писал, что он не решался войти в церковь, где горько оплакивала потерю его прекрасная дама, а грустил у дверей и тоже проливал слезы, сочувствуя ее горю (надо отметить, что в те времена еще не существовало убеждения, что «мужчины не плачут», и лить слезы было вовсе не зазорно даже королям и рыцарям). Проходившие мимо дамы обращали внимание на его страдания и на то, как он изменился, что совсем неудивительно — от переживаний он скоро заболел и слег. Кризис в его болезни наступил, разумеется, как и все прочие важные события, на девятый день, и тогда то ли в бреду, то ли в видении он увидел смерть Беатриче.