Зиновий Коган - Эй, вы, евреи, мацу купили?

Ознакомительный фрагмент

– Не толкайся! Не толкайся!

Та к невтерпеж было некоторым. На лестнице Ришелье Мосфильм запечетлевал потрясающую картину: евреи шли с рюкзаками и чемоданами, со швейными машинками и электрокаминами, с сервантами, картинами, роялями. Двое штатских в шортах стояли у камеры, когда мимо проходил Лазарь. Пленка у них давно кончилась. Просто из камеры лучше видно.

Огромный корабль загружался день и ночь, и лучи прожекторов метались, как безумные.

Лазарь занял капитанский мостик.

– Рубите концы! – командовал балабус.

И евреи «рубили концы».

Белобрысый мальчик с рыжими пейсами читал на память: «И сказал Гашем Ною: войди ты и семейство твое в ковчег, потому, что тебя увидел праведным передо Мно в этом роде».

Та к он читал. И показалось толпе, что воды слились с небом и пришел потом на землю. Ничего кроме воды, евреи не увидели, и заплакали женщины, поминая захлебнувшихся: гешефтников, меломанов, графоманов и прочих манов. Вода – дура, она топит без разбора.

Слезы женщин стекали в Черное горькое море.

– Мы только и остались, – шептали несчастные. – Мы и тот белобрысый с пейсами.

– Храм на небе, – шептал мальчик.

– Не рухнул бы Храм, – сказал лейтенант Лупенков.

Но мальчик с пейсами, в широкополой шляпе, накинул на плечи талит и поднял стакан с водой для благословения, и вдруг заразительно засмеялся. Мужчины толкались у раздачи, но доставалось вино только «по маме».

– А по папе?

– Вкалывать будешь по папе. Окей?

– Это демократия? – спросила Валечка.

– Не еврейских жен за борт, – крикнул Лазарь.

– Я тебя в Израиле достану. – замахнулась Валечка.

– Ты в Израиле «никто».

– А мы? – спросили сто миллионов китайцев.

– На то и потерянное колено, чтобы больше не искать, ляпнул сосед Ваня.

И зря. Теперь никакой гиюр ему не поможет. Китайцы бросили его за борт.

– Лазарь! – скандировал они. – Спаси!

– Я против миссионерства, но по просьбе трядущихся… Сухари в торбах есть? Тогда даю вам и потомкам вашим имя: Сухари. И будете служить спонсорами мальчика с пейсами. И вы. И дети ваши. Обещайте сделать.

– Сделаем и пообещаем.

– Курс на Хайфу, – скомандовал Лазарь. – Сходим по трое в колонну.

Ветер полощет лозунг:Хаверим и гоим,Водка яд!Кто не с нами –Сволочь и гад!Сделаем революциюать-два!Лазарь Хейфецго-ло-ва!Создадим арабамкомфорт и уют,Иначе братьяот нас уйдут.

– Утром, пока не жарко, оккупируем Кнессет. Место прогорело – пожарника нет. Фалаши, хуяши уходят к палестинцам, палестинцы «Шлах эт ами» обратно в Египет.

– А что пообещаем сирийцам? – заинтересовался мальчик с пейсами.

– Мальчиков с пейсами.

– А Ираку? – не сдавался талмудист.

– А Ираку сраку! Объединимся с Биробижданом под названием СС: Семитский Союз.

– Ни одной гласной, – сказал сухарь с китайской улыбкой.

– А у китайцев есть гласные?

– У нас одни гласные.

– Не забудь. Как мы забыли идиш.

– И потом, как мы будем получать твердую валюту?

– Мы можем продавать планеты. – сказал Лазарь. – Как-никак, наш Бог все это создал.

– Слушайте, это корабль не дураков, это корабль сумасшедших. Если я сегодня не трахну девочку, я сойду с ума.

– Нюсик! Раздать на члены противогазы. Наша партия раздаст обещания. А соберет голоса и солдат.

– Пески, куда мы плывем, пожирали пришельцев, – сказал мальчик с пейсами. – Но мы пожрем все.

– Но что-то оставим и другим?

– Но не врагам же, – возмутился Лазарь. – Смерть предлагают близким.

– Мир создан ради нас, – сказал мальчик с пейсами.

– С чего ты взял, Нюсик?

– Та к сказано в Мишне.

– Нюсик. Ты плохо кончишь, то есть кончишь в ешиве, где одни мальчики…

На этот раз из обморока Лазаря вытащила Валечка. Перекрыв воду в ванной.

– Лазарь, иди подстригись. На тебя страшно смотреть.

Зеркала Сталина были не для евреев. Тем не менее, еврейских парикмахеров хватало.

За Пожарной каланчей парикмахер Боя наваливался животом на клиента, придавливал и стриг. Это было дешево и безопасно.

Лазарь сел в кресло и задохнулся от одеколона и живота парикмахера.

– Что же вас будет – бокс или «Молодежная»?

– А что такое?! – возмутился Лазарь. – Полчаса, Боря, стрижете меня и не знаете. По какую прическу?

– Ша-ша. Я просто спрашиваю, какая вам больше нравится.

– Надо было, Боря, спрашивать в начале.

– Знаете, лучше, как говорится, поздно, чем никогда.

– Ну, вы так не шутите.

– В наше время если не шутить, тогда конец. Завивку будете делать?

– Какая завивка, Боря?! Они у меня вьются от рождения.

– Тогда с вас два рубля.

Был понедельник. И эти плывущие эскалатором лица возвращали Лазаря в счастье…

Какие-то стеклянные цветочки, фанерная кровать, прокурорские кудри. Ностальгия морочила голову до самой Красносельской улицы, где посреди стоял монастырский дом с вывеской «ГРОБ».

– Не фирма, – подумалось.

Пятый этаж, келья и веснушчатая баба – чистый попугай в клетке. И как попугай она выкрикнула:

– Лазарь Хейфец, однополчанин Лупенкова?

– Так точно, боец Хейфец.

Дверь кельи резво отворилась, и маленький Лупенков с незабываемой улыбкой хлопнул Лазаря по плечу.

– Хо!

– О! – ответил Хейфец, сильно щурясь, так сильно, что того и гляди очки грохнутся с носа под ноги Лупенкову. Сейчас он начнет вспоминать все с начала. А Лазарь почти ничего не помнит, придется еще долго вот так улыбаться и щуриться.

На боку Лупенкова болтался противогаз ГП-4У. Заглядывая Лазарю под очки. Он спросил:

– Ты помнишь, Лазарь?..

В ушах завыли сирены, забарабанила канонада. А вот имена хрен с два Лазарь помнил. Наконец, они вышли от кадровички. Монастырские коридоры, скрежетало железо лифта, а маленький лейтенант чеканил шаг, и брезентовая сумка противогаза ГП-4У билась о костлявое бедро. То там, то сям хлопали двери, как ворона крыльями, у Лазаря выступил пот – ему почудилась окопная стрельба. Ах. Скорее бы уже найти техотдел. Где его провозгласят руководителем и где два раза в месяц будут выдавать зарплату.