Про женщин, тараканов и цветы - Наталия Мурсаловна Годжаева

не лежалось в животе, и я точно так же завела себе будильник, запланировав встречу с миром на утро.

Кстати, если бы мне тогда сказали, что надо будет зарабатывать себе на жизнь, спешить и стоять в пробках, я бы продлила аренду в животе ещё на год минимум.

А так, выползаем мы на свет, быстро осознаём будущие проблемы и начинаем вопить. Все окружающие в этот момент почему-то очень радуются. Почему? Нас никто не понимает, не может разобрать наш крик, но орём мы: «Назааад, назаааад!» Назад уже нельзя. Кричи не кричи.

Понедельник. Семь утра. За окном льёт дождь, и очень, очень хочется спать.

Партнёр прислал сообщение о том, что выехал и будет ждать меня ровно в девять ноль-ноль. Ещё и смайлик поставил. Откуда столько энергии?

Гугл-календарь тоже прислал уведомление про запланированную встречу.

Я выползла из кровати, села и захотела громко завопить: «Назад, назааад!» Но назад уже нельзя. Кричи не кричи.

Что за времена?

У моей подруги всё хорошо в жизни, кроме свекрови. Карьера удалась, личная жизнь, дети прекрасные, но вот свекровь… Капля дёгтя в бочке мёда.

Капля живёт в соседнем подъезде, не знает, что такое личные границы, и открывает дверь к сыну, его жене и детям своими ключами без предупреждения. Ну это половина беды. Дело в том, что свекровь бывает довольна окружающими только один раз в год – на Пасху. В этот день убираться у себя дома и в доме сына нельзя и ругаться нельзя, это великий грех. А во все остальные дни, ворчи – не хочу, Пасха-то прошла.

Она заходит в дом к подруге и уже из коридора начинает говорить, что в парадной несвежо. Дальше рукой проводит по рамке винтажного зеркала в поисках пыли, заглядывает в шкаф, потом быстро включает свет в ванной и смотрит, чисто ли в умывальнике.

Как-то я была в гостях у своей подруги, и именно в этот момент пришла свекровь в кофте со стразами и рассадой в руках.

– Это я. Не бойтесь, – громко сказала свекровь из коридора, захлопывая за собой дверь.

– Как не бояться? – прошептала смеясь подруга. И добавила: – Санэпидемстанция пришла.

Подруга всегда шутя называет свекровь санэпидемстанцией.

Дело в том, что у подруги в Питере частный детский сад. И санэпидемстанция к ней заходит часто. Правда, как договариваться с санэпидемстанцией на работе, подруга знает, а вот со свекровью договориться у неё не получается никогда. Как только она не пробовала, какие взятки в виде внуков, дач, поездок в лучшие санатории, новых газонокосилок, рассад, ремонтов ни предлагала. Большой государственный орган в кофте со стразами был со сложной структурой в голове. Броня!

Свекровь быстрым шагом зашла к нам, понесла рассаду без спроса на балкон, где у подруги стояли винтажный шкаф и отреставрированное кресло, а потом начала ворчать на нас за доставку еды:

– У вас же на кухне блендер стоит. Соковыжималка стоит. У вас стоит такая дорогая мясорубка и даже кухонный комбайн, всё это, наверное, за миллион рублей. Какие же вы после этого хозяйки? Еду заказываете. Ну какие?! Что за времена?

Села, успокоилась ровно на пару минут и добавила:

– Ира, а конфеты в коробке почему стоят открытые? Они же пылятся, Ира.

Мы с подругой переглянулись, сделали вид, что нам надо обсудить стратегические вопросы по работе, и пошли в ближайший бар пить шампанское, пока в доме проводятся противоэпидемические мероприятия.

С того вечера прошло много лет, но каждый раз, когда я прохожу мимо кухонного комбайна у себя на кухне, в моей голове всплывает голос сотрудника СЭС: «…у вас стоит такая дорогая мясорубка и даже кухонный комбайн, всё это, наверное, за миллион рублей. Какие же вы после этого хозяйки?»

Тьфу. Прилипнут же чужие голоса, и что потом с ними делать? Как надоедливые песни.

Вчера посмотрела на свой комбайн и отнесла соседке, она давно хотела его купить. Вот пусть теперь стоит этот комбайн у неё и смотрит немым укором не на меня, а на соседку.

А я заказала себе еду, налила шампанское, включила сериал и слопала последние конфеты из открытой коробки. Ну не пылиться же им там, честное слово.

Что за времена?

Меджик

Вызвали мы тут «Убер», садимся, а там водитель улыбается так, что мы тоже стали улыбаться. Музыка странная у него играет, сам он сидит, а руки на руле танцуют в такт, будто перебирают каждую ноту пальцами и отдуваются за тело и душу.

Нам вдруг так стало тепло… и от улыбки, и от музыки, и от такого вот внезапного настроения. Ехали, молчали, но разве я могу момент такой пропустить?

– А почему вы так улыбаетесь? Может, и нам надо?

– А я сейчас девушку из Марокко вёз, – говорит танцующий таксист. – Вы там были?

– Нет, – говорю, – не была.

– А я был. Всё детство провёл. Я из Марокко, она из Марокко, а встретились в Париже. Вёз, говорил с ней и влюблялся. Не просто так сегодня работаю. Вы когда-нибудь влюблялись быстро?

– Нет. Медленно влюблялась.

– Не важно как. Любовь – это магия!

Так и сказал: «Меджик». Хороший такой таксист с танцующей душой. С одной стороны, брутальный какой-то, с другой – трогательно верящий в любовь и в судьбу свою.

Мы тоже верить больше стали и улыбаться вместе с ним.

Вышли, «Убер» списал с нас пятнадцать евро. Поднимались мы в лифте к друзьям и думали, что как-то это совсем недорого… Пятнадцать евро за веру в людей и в любовь.

Вот уж действительно, меджик…

Недостаточно хорошо

Вчера утром на ровном месте ощутила себя несчастной. Бывает у вас такое? Засыпаете счастливым человеком, а просыпаетесь совсем другим. Периодически я пытаюсь понять, куда девается счастье за ночь и кто его крадёт.

К сожалению, счастье – не тапки, и принцип «кто первый встал, того и счастье» не работает. Я и вставала первой, и не ложилась, но оно всё равно куда-то девается.

Вчера пропажа повторилась, и в семь утра я проснулась абсолютно несчастной. Вместе со мной по будильнику встал синдром Всё Недостаточно Хорошо. Так он себя называл.

В безуспешной попытке вспомнить, как он тут оказался, я поплелась на кухню включать чайник. Синдром вскочил с кровати и понёсся со мной.

Он уселся за стол, отодвинул мою любимую чайную пару,