Фронтовой дневник (1942–1945) - Василий Степанович Цымбал

Подстерегают за садом,

За рощей, у троп, в ущельях,

На сопке, у дальнего леса.

Утром – под зябличьи трели,

Ночью – под звездной завесой.

Так вот у смерти на мушке

Вечно живою мишенью,

Но бывает, что с ближней опушки

Будто повеет сиренью.

И вспомнишь тебя, друг милый.

Родных, знакомых, близких,

И сердце с огромною силой

Забьется близко, близко.

Пригрезится ласковый вечер,

Знакомая гладь лимана,

И наши счастливые встречи

Под горкой, у «Левитана».

И вспомнишь, мой друг, как годы

К счастью мы вместе плыли.

Жаль даже в эти невзгоды

Тех, что мы верно любили.

Вчера Букалов с 10 чел. пошел в разведку в те места, где мы были. Ушли Гриша и Миша. Сегодня вечером все вернулись. Установили, что немцев в Ново-Алексеевке до батальона, 2 танкетки, конница. В хуторе Шабанова они бывают ежедневно, на МТФ тоже. Все продукты забрали частично немцы, частично красноармейцы. Немцы жарили свинью и бежали, увидев красноармейцев. На столе забыли бутылку рому.

От счастья плакать и смеяться,

Что в истребительной войне

Меня и смерть на то щадила,

Чтоб я любил тебя вдвойне.

С утра до вечера и ночью

Мечтаю только об одном:

Живым остаться и вернуться

К тебе, мой друг, в знакомый дом.

Живым остаться и вернуться

И, не стряхнувши пыль дорог,

Нежданно выйти из‑за шторы

И бросить сумку на порог.

Нежданно выйти из‑за шторы

И, даже «здравствуй» не сказав,

Как прежде, взять тебя на руки

И, опустивши на тахту,

От счастья плакать и смеяться,

И слушать сердца перестук.

И целовать, и обнимать,

Чтоб ты, как раньше, понимала,

Могла без слов меня понять.

С утра до вечера и ночью

Мечтал я только об одном:

Живым остаться и вернуться

К тебе, мой друг, в знакомый дом.

28/X–42 г.

Осуществленную мечту

От счастья …

И слушать сердца перестук.

Осенние сопки, леса и поляны

Окутаны дымчатым светом луны.

Над ериком речкой простерлись туманы

Загадочной тайны и страха полны.

1 ноября 1942 г.

Последние дни почти ежедневно вижу во сне Марийку, обычно красивую, гордую и недоступную. Видел во сне Зою Совпель. Кстати, она где-то здесь. Как-то при переходе линии обороны, кажется, в Азовке, какой-то лейтенант сказал, что у них работает бывшая секретарь горотдела, блондинка Зоя.

Вчера мы напилили гору дров хозяйке.

Глубокая осень. Дождь спозаранку.

Опавшие листья гниют, как навоз.

В лесу по ночам (всё) ведут перебранку

шакалы и волки. А мы на откос

из туманной долины бредем, спотыкаясь.

5 ноября 1942 г.

Вот и жизни пришел каюк,

дорогой Владим Владимыч. (Маяковский)54.

Мой труп холодный и немой

Не будет тлеть в земле родной,

И повесть горьких мук моих

Не призовет меж стен глухих

Вниманье скорбное ничье

На имя темное мое. (Лермонтов)55.

Решился вопрос о том, что мы должны идти действовать в глубокий тыл, поближе к своей родине. Нам предстоит пройти по оккупированной зоне километров 300–400. Легко сказать! Кругом равнина, на дворе осень, а скоро зима. Питания у нас нет. Его нужно добывать, а это очень трудно. Краснодарские партизаны рассказывают, что в Краснодаре идет полным ходом торговля и жизнь, в станицах осенний сев. Население вряд ли будет встречать нас без предательства. Мне думается, что нам придется бесславно погибнуть в пути.

Настроение такое, что ни писать, ни читать не хочется. Вот даже эти записки мне нельзя брать с собой. Все это нужно бросить. Вчера, очевидно, в последний раз я отдал должное литературе: прочел «Капитанскую дочку», «Ревизора», «Мцыри». Который уже раз я их читал и наслаждался. Стихи из «Мцыри» и сейчас звучат в моей голове.

8 ноября 1942 г.

За эти дни прошел ряд немаловажных событий. 4‑го Мишу и Гришу посылали в разведку – перейти в тыл, чтобы потом по этому пути перейти всем отрядом. 5‑го вечером Миша, Гриша и те ребята, которые ходили с ними, вернулись. Пробраться через линию они не смогли, т. к. стоит сплошная оборона. Их дважды обстреляли из пулеметов. Ребята вернулись ни с чем. Им заявили, что они задание не выполнили, и предложили пойти опять туда же. Миша и Гриша отказались. Их арестовали и посадили. Послали Николая, проводника и Копанева, которые отправились 6-го. Они еще не вернулись. Это уже вызывает беспокойство.

6‑го с 8:30 утра до 6 ч. вечера немецкие самолеты беспрерывно бомбили Убинку56 и Азовку. К вечеру они заняли Азовку (9 км от Крепостной) и, кажется, Убинку (14 км).

Вчера весь день, а потом и всю ночь лил дождь. Били немецкие минометы где-то очень близко. Праздник был грустный. Рота красноармейцев попала в окружение, две роты неизвестно куда девались, кажется, разбежались. Красноармейский партизанский отряд попал под минометный огонь немцев и был наполовину истреблен. Ивановские партизаны в количестве взвода попали в окружение и были истреблены. Спаслось только 3 человека.

Часов в 10 утра Мишу и Гришу из-под ареста освободили, а в 2 часа дня вместе с командованием они отправились на операцию в Азовку. Побыли перед Азовкой и в 3 часа ночи вернулись, ничего не сделав. Они только до нитки промокли и сегодня весь день сушились.

Вчера Букалов, Еськов и др. где-то за речкой вместе с военными напились и открыли друг в друга стрельбу. Еськов тяжело ранил лейтенанта и был арестован. О его дальнейшей судьбе ничего пока не знаю.

Мы всю ночь не спали, несли гарнизонную службу, короче говоря, мокли под дождем по кустам или, как здесь говорят, «у Хмеречи» за станицей.

У меня расходился в левой ноге ишиас. Сегодня никуда не ходил, сушился и спал.

Сейчас вечер. Снова моросит дождик. Ребята с хозяйкой и Томочкой играют в короля, а я пишу эти записки и с ужасом думаю о предстоящем переходе в немецкий тыл. Если