Евгений Чазов - Рок

Меня всегда увлекала философия медицины. К удивлению, мне даже однажды предложили (что я и сделал) выступить на страницах известного партийного теоретического журнала «Коммунист». Естественно, я часто обращался к истории и обнаружил массу интересных фактов. Многим известны философские воззрения Гиппократа, Авиценны, И. Сеченова, И. Павлова и многих других корифеев медицины. Но мало, например, кто знает, что первым, кто прочитал и написал восторженный отзыв на философские письма П. Чаадаева (в частности, на «Некрополис»), был его врач и друг, один из основоположников русской медицины М. Мудров.

Особенно меня поразили две личности из далекого прошлого медицины. Поразили не только своей удивительной врачебной судьбой, но и философскими взглядами, стремлением познать суть процессов, определяющих будущее человека и человечества. Во многом история их жизни схожа. Оба - выходцы из еврейских семей, оба подвергались преследованиям церкви, были прекрасными врачами, наряду с медицинской практикой занимались астрологией и философией. Один, Маймонид, жил в XII веке и был лейб-медиком и приближенным великого арабского завоевателя Саладина; другой, М. Нотр-Дам (Нострадамус), жил в XVI веке, был врачом французской королевской семьи — короля Карла IX. Можно по-разному относиться к предсказаниям М. Нотр-Дама, изложенным в книге «Centuries» (1555): они настолько запутанны и туманны, что каждый может трактовать их по-своему. Однако объективности ради надо признать среди них и весьма впечатляющие совпадения. Предсказать в середине XVI века открытие телескопа и космической эры мог только неординарный человек. М. Нотр-Дам писал:

Мы звезды откроем оптическим глазом,

Невидимый мир воссияет во мгле.

Нас Бог вдохновит сокровенным указом,

Космический путь приближая к Земле.

А как пророчески сегодня звучат его слова:

Он власть захватил как поборник свободы.

Народ обольщенный его поддержал.

Но рухнули им возведенные своды,

И в прах превратился былой идеал.

Можно критиковать философские позиции Маймонида (близкие к философии Аристотеля), изложенные в его основном труде «Учитель заблудших». Но и он, и Нотр-Дам, хотя и с разных позиций (один — с позиций веры в высшее предназначение судьбы человека и народов, другой - с верой в истину, познаваемую разумом), утверждали бренность человеческого существования, его частую зависимость от ситуаций и обстоятельств, на которые невозможно повлиять. Маймонид искал спасение для человека в свободе воли, утверждая лишь бессмертие души, а Нотр-Дам считал, что судьба государства и народов пред определена и неотвратима.

Так что же, они правы и действительно многое не зависит от нас и надо верить только в бессмертие души? Или же, как недавно утверждалось, только сам человек — творец своей судьбы? Мне кажется, не стоит спорить по этому вопросу. Просто каждому надо оглянуться на свою жизнь и попытаться объективно, без предвзятости, оценить отдельные факты из истории страны и народа.

Оглядываясь назад и вспоминая переезд М. Горбачева в Москву, я задаюсь вопросом: а думал ли кто-нибудь всерьез, в том числе и сам Михаил Сергеевич, что тогда он прошел первую ступень на пути к высшей власти, которая в то время отождествлялась с должностью Генерального секретаря ЦК КПСС? Представляли ли мы, знавшие Горбачева, что среди нас политик, который «перевернет весь мир»? Другой вопрос: во имя чего и что за этим последует, что будет со страной, с народами великой державы?! Уверен, никто даже представить себе этого не мог.

В Москве после назначения секретарем ЦК КПСС, через год — кандидатом в члены Политбюро, а еще через год — членом Политбюро М. Горбачев держался крайне осторожно, стараясь не выделяться. Его высказывания и выступления были взвешенны. Видимо, перед его глазами была печальная судьба коллег, подобных ему молодых секретарей ЦК, выходцев из среды местных партийных руководителей К. Катушева и Я. Рябова. Но мне кажется, во многом его линия поведения определялась советами Ю. Андропова. Постепенно Горбачев занял почетное место в элите партийных руководителей, все больше и больше становился «нашим» в центральном аппарате партии.

Из случайных высказываний и коротких замечаний Брежнева я уловил, что он начал симпатизировать молодому секретарю ЦК КПСС по сельскому хозяйству и поддерживать его; ему импонировали активность Горбачева, определенная новизна в его подходах к аграрной политике. Только за первый год работы под руководством Горбачева было выпущено шесть или семь постановлений по вопросам сельского хозяйства. Другое дело, как эти решения воплощались в жизнь; но, впрочем, этот вопрос можно было бы в дальнейшем обратить к М. Горбачеву и как к руководителю страны. Да и Б. Ельцин недалеко ушел от своего предшественника.

М. Горбачеву, как я понимал, было нелегко не только в партийном аппарате, но и в руководимом им аграрном комплексе. Министр мелиорации и водного хозяйства Н. Васильев был тесно связан с днепропетровским окружением Л. Брежнева и играл немалую роль в формировании мнения о том или ином руководителе. К. Беляк — министр машиностроения для животноводства и кормопроизводства (министерства явно надуманного) был женат на сестре Виктории Петровны Брежневой, и этим все сказано. Пустой, амбициозный и к тому же хамоватый, он был среди «косыгинских» министров одиозной личностью. Другие руководители аграрного комплекса — В. Месяц, Л. Хитрун — были тесно связаны с центральным партийным аппаратом, имели большой вес и широкие связи с руководством страны. Объединить столь разных людей, остаться со всеми в хороших отношениях, пользоваться их поддержкой мог только очень искусный дипломат и политик.

В этом отношении мне запомнился 50-летний юбилей Михаила Сергеевича. У него на даче собралось все руководство агропромышленного комплекса. И хотя торжество проходило в дружеской, «домашней» атмосфере, я ощущал внутреннее напряжение Горбачева. Надо сказать, что и в Политбюро многие (Н. Тихонов, В. Гришин, А. Громыко) относились к М. Горбачеву в тот период по меньшей мере снисходительно.

После переезда в Москву Горбачевы жили замкнуто. Их поселили, согласно существовавшей табели о рангах, в деревянной даче старой постройки в Сосновке, близ пересечения Рублевского шоссе с Московской кольцевой автомобильной дорогой. Место было неудачное — неподалеку находилась Кунцевская птицефабрика, «ароматы» которой при определенном направлении ветра заполняли всю округу. С облегчением вздохнула семья Горбачевых, когда в связи с переходом Михаила Сергеевича на новую ступень в партийной иерархии ему предоставили в районе Усово комфортабельную дачу, которая когда-то была построена для Ф. Кулакова.