Бриджит Бардо - Инициалы Б. Б.

Ох, гримерша, как же я тебя ненавидела!

На этом мои пытки не кончались. Являлась парикмахерша, мегера, волосы редкие, траченные молью. Она с завистью оглядывала мои длинные тяжелые локоны, затягивала их, замазывала, заклеивала. Голова получалась, как кокосовый орех. А скажи я ей или посоветуй — огрызалась, говорила, что, мол, сначала стань звездой — тогда капризничай, а пока сиди и помалкивай... Царство гримеров и парикмахеров — сущий ад для начинающих.

Но надо было терпеть еще три месяца. Три месяца унижаться, выслушивать насмешки и оскорбления, не отвечать, стараться изо всех сил, глотать слезы, сжимать кулаки — отрабатывать свои двести тысяч...

Беда не ходит одна. Месяц спустя я с ужасом увидела, что беременна...

В этой нормандской, действительно, дыре, несовершеннолетняя, связанная по рукам и ногам! Мое отчаяние не знало границ! От любого запаха тошнит, кружится голова, вот-вот упаду в обморок.

С Вадимом в эти месяцы я виделась редко. Он был на мели и искал в Париже работу. Но несколько раз приезжал. В этом я нуждалась очень и очень. Я устала, не знала, что делать, беспокоилась, мне было не до первой пылкой влюбленности. Ночи любви коротки, если вставать чуть свет, а вечером, валясь от усталости, учить роль на завтра.

Смиренно и стойко я вытерпела до конца, как терпят, глотая горькое лекарство. По окончании съемок я поклялась, что с кино завязываю, и вернулась в Париж, без сил, с досадой и с безостановочной рвотой.

Я совсем разболелась и не могла есть. Вадим по-прежнему сидел без денег, а у меня был только мой гонорар! Родители, вдобавок, не спускали с меня глаз, нечего и думать об аборте... Мама в сильнейшей тревоге вызвала ко мне очень хорошего врача. Он осмотрел меня и объявил: вирусная желтуха! И прописал тишину и покой!

С тех пор врачам я не слишком верю...

Я умоляла родителей отпустить меня в Межев немного отдохнуть. Согласились. Я уехала, встретилась с Вадимом, помчалась в Швейцарию, поспешно сделала аборт, вернулась в Межев сразу же и позвонила родителям сказать, что мне лучше...

А ведь могла и умереть, не получив должного ухода...

От этого печального опыта осталась во мне паническая боязнь забеременеть. О беременности я и думать не желала, считала ее Божьей карой.

Мне предложили новую роль в кино, я согласилась. И на два месяца уехала на юг на съемки своего второго фильма «Манина, девушка без покрывала».

Я готовилась к аду, получила чистилище! Съемки были в Ницце, Вадим находился рядом, светило солнце. Снова заработала 200 000 старых франков, вернулась в Париж, снялась как фотомодель и наконец отложила немного денег...

Тем временем Вадим ушел из кино в журналистику, стал писать в «Пари-Матче». Теперь он зарабатывал на жизнь регулярно и мог просить моей руки.

Даниэль Делорм и Даниэль Желен, Вадимовы близкие друзья, не раз обеспечивали нам алиби. У них же мы с Вадимом зачастую встречались. И, когда Желен закончил свой первый фильм «Длинные зубы», он просил нас быть свидетелями на их с Даниэль свадьбе.

А когда после отказов, отговорок, угроз и нашего трехлетнего ожидания родители наконец согласились на мой с Вадимом брак, Делорм с Желеном стали нашими свидетелями на бракосочетании в мэрии. Родители потребовали венчания в церкви. Священник, однако, отказался обвенчать меня с православным! Думали-думали, наконец придумали, что Вадим два раза в неделю будет ходить на курсы катехизиса, чтобы добрым католиком пойти под венец.

Вадим, который и так уж был сыт по горло, чуть было не бросил меня, узнав о родительском решении. Сильно, судя по всему, он любил меня, если вместо кино отправлялся со мной выслушивать почтенного аббата Бодри. Подумать только! Мы благоговейно сидели на церковных скамьях, а в глазах целого света стали воплощением порока, эротики и прочего в том же духе! Какая вопиющая несправедливость!..

Венчались мы в соборе Пасси 21 декабря 1952 года.

На мне было белое платье. Мой любимый дедушка Бум вел меня к алтарю. Прошло все красиво и трогательно. О свадьбе много говорили и писали. Я была любимым детищем газет, Вадим — кино! Мы сияли красотой и радовались жизни.

Сегодня я получила право спать с мужчиной, подписала документ при свидетелях и могла любить на законных основаниях. Правда, в ту ночь между нами не было близости — на законность ушли у нас все силы. Счастливые, мы заснули обнявшись.

На этом детство закончилось, и я перевернула страницу.

V

И вот мне 18 лет, и я хозяйка себе, заоблачной карьеры и реальной квартиры на улице Шардон-Лагаш, которую родители купили и предоставили в наше распоряжение, очень надеясь, что вскоре мы подыщем себе другую, а эту из экономии можно будет сдать. Не в силах работать весь день по хозяйству, чтобы выгадать гроши, я взяла служанку.

Наняла я пожилую даму лет 70-ти, звали ее Аида, была она русской княгиней. Я ужасно робела, не знала, как приказывать почтенной особе, которая годилась мне в бабушки. Вадим, зная, как я люблю животных и как в детстве хотела иметь собаку, подарил мне Клоуна, прелестного двухмесячного черного коккера! Рассчитывал он, что дает мне товарища на случай своих ночных сидений в «Пари-Матче», порой до 6 утра. Аида уходила в 20.00, и я весь вечер и всю ночь тосковала и тревожилась. Клоун стал мне поддержкой и утешением в отсутствие Вадима.

Но Вадим, видя, что я нуждаюсь в нем уже не так остро, стал пропадать вечерами, засел, кажется, в покер... Редкую ночь теперь проводил он дома. Я спала с Клоуном, клубочком свернувшимся рядом, и часто утром вставала, когда Вадим только-только засыпал, поздно вернувшись.

И все-таки я по-прежнему слепо верила в Вадима.

Он многому научил меня, он рассказывал мне об Андре Жиде, с которым играл в шахматы, он говорил о книгах Симоны де Бовуар и Сартра. Я слушала, зачарованная его эрудицией, умом, юмором, воображением.

Как-то в одном из разговоров он сказал, что, когда ему было 13 лет, он нашел крысиное яйцо в городке Морзин, где провел детство. Я возразила, что крысы не несут яиц.

«Ты что, Софи (он часто звал меня Софи, вспоминая «Несчастья Софи»), шутишь? Ты правда не знаешь, что крысы несутся?»

А я, если честно, не была уверена на все сто... И Вадим рассказал мне как во время войны крестьяне-горцы жарили яичницу из крысиных яиц... Я свято всему поверила и на другой день слово в слово пересказала гостям. Я имела успех: моя наивность стала притчей во языцех. Смехом не убивают. Только потому я осталась тогда жива.

От своей наивности избавилась я не скоро. Теряла ее очень медленно. Сначала разуверилась в Вадимовых сказках. Потом стала узнавать о частностях супружеской жизни, о лекарстве от любви.