Никита Окунев - Дневник москвича. Том 1. 1917-1920

Светлое Христово Воскресение небольшой дождь и пасмурно. В следующие дни почти безоблачно.

Поляки-то не очень с нами и сейчас. В резолюции временного Польского государственного совета говорится, что актом 5 февраля уже создано независимое Польское государство и оно не желает объединения с нами, как навязываемое им и ограничивающее их независимость и нарушающее честь свободного народа. Государственный Совет еще считает не разрешенным вековой польско-русский спор об обширных этнографических областях. Он стремится к созданию конституционной монархии, сильного правительства и многочисленного войска и предостерегает нас против предположений, будто поляки будут вести войны против нейтральных держав, монархии которых гарантировали польскую независимость.

На съезде представителей Советов рабочих и солдатских депутатов принята резолюция о необходимости подготовить всеобщий мир без аннексий и контрибуций, на основе самоопределения народов, и о призыве революционной демократии России, быть готовой дать решительный отпор всякой попытке правительства уйти из-под контроля демократии. Учредительное собрание должно быть созвано в Петрограде. Армии должно быть обеспечено участие в выборах. Женщины пользуются избирательными правами наравне с мужчинами.

† Вчера скончался Николай Иванович Бландов. Председатель общества для содействия русскому торговому мореходству, в правлении которого и я состою членом. Наш председатель был от старости не очень деятельным, но зато считался очень добрым и хорошим человеком. Вечная ему память!

Англичане с 27 марта считают взятыми в плен 13.000 германцев и много орудий. Французы — около 10.000, причем ими взят г. Краон. Англичане наступают в районе Арраса, а французы на фронте между Суассоном и Реймсом. М. В. Алексеев утвержден в должности Верховного Главнокомандующего.

8 апреля. Французы теперь уже насчитывают пленных от последних боев до 17.000 чел.

Под аккомпанемент встреч и речей «заслуженных» революционеров в России происходят неприятные происшествия и непорядки: с разных мест — известия об аграрных бесчинствах, об ослаблении поступления казенных налогов и установлении рабочими 8-часового рабочего труда захватным путем (это в то время, когда миллионы наших солдатиков сидят по 24 ч. бессменно в грязных, сырых и душных окопах, под выстрелами и газами неослабевающего врага). В общем, не очень радостно. Мы целый месяц все парили в облаках и теперь начинаем спускаться на землю и с грустью соглашаемся, что полная свобода русскому человеку дана еще несколько преждевременно. И ленив он, и недалек, и не совсем нравственен. И, что горько особенно, нет сейчас «пророка в нашем отечестве». Какая жалость, какая скорбь, что Л. Н. Толстой не дожил до наших злосчастных дней.

Из приказа по Московскому Военному округу видно, что на потребности нашего фронта нужно в сутки муки свыше 1/2 милл. пудов, крупы 150.000 пуд., овса и ячменя около 1 милл. пуд., скота в сутки 10.000 голов. Вот тут и напасись! О, бессмысленная, страшная и ненасытная война! Доколь Господь милосердный не вразумит правителей земного шара прекратить ее?

10 апреля. Сегодня получил от сына письмо от 4-го апреля, что он находится уже на самом фронте (чуть ли не на несчастной реке Стоходе), сидит в блиндаже, частью наполненном водой, но, слава Богу, пока не унывает, будучи доволен, что он теперь числится ротным командиром в 416-м пехотном Верхне-Днепровском полку, «покрытом (по его словам) боевою славой». О товарищах и солдатах пишет как о душевных, хороших и отзывчивых людях. Дай им. Господи, всего, всего наилучшего!

12 апреля. Очень что-то нехорошо у нас: Кронштадт изолирован, там царит анархия и им управляет не правительство, а сами матросы. Прямо анархия! Неспокойно и в Гельсингфорсе у флотских. Вообще, моряки безобразничают, а между тем пишут, что германский флот вышел с большим десантом к русским берегам.

На Волге и Оке открылась навигация, но там солдаты безобразничают, как и на железных дорогах. Садятся толпами по всем классам, дают пароходам угодное им направление, реквизируют продовольственные грузы и т. д., и т. д. Настолько везде плохо, что уж не верится ни во что хорошее, и не на шутку боишься за целость свободы или думаешь: да так ли на самом деле, не провокационны ли все такие известия?

Погода стоит тепленькая, но с ежедневными небольшими дождями.

14 апреля. Сообщают о необыкновенно высоком половодье на Днепре и Доне. Много бедствий.

Вчера приехал в Москву министр финансов М. И. Терещенко и в своих речах, в разных заседаниях, поведал нам, что Россия задолжала Англии около 6 миллиард., Франции только 1 миллиард, но в общем Россия должна уже 49, а к 1 января 1918 г. долги вырастут до 55 миллиард., с которых придется платить ежегодных процентов 2,5 миллиард. К настоящему числу, по его словам, истрачено специально на ведение войны 40.230.000.000 р. Должно быть, вследствие таких страшных финансовых потрясений, и погода застыла от ужаса: вчера к вечеру температура упала до 0°, ночью был мороз, а сегодня днем не более 3-х гр. тепла и временами снег-крупа.

Сегодня начинается вторая тысяча военных дней, т. е. вчера был 1.000-й день от начала войны. Дай Бог, чтобы новая тысяча оборвалась как можно поскорее и начались бы нескончаемые тысячи мирных дней!

16 апреля. † Как-то, еще в начале войны, я записал о гибели прапорщика Лейна, но это оказывается неверным, как он, так и его брат живы, но находятся в плену, а вчера помер в Москве их почтенный отец, старинный мой приятель — Яков Васильевич Лейн. Вечная ему, память, а им доброго здоровья!

19 апреля. Вчера войне исполнилось 33 месяца, и вчера российский пролетариат праздновал повсеместно 1-е мая. В Москве все прошло благополучно, а в Петрограде, должно быть, шероховато. Буду говорить о Москве, собственно только о том, что видел своими глазами с 11 ч утра до 2 ч. дня. За эти три часа мы прошли по Сретенке, Большой Лубянке, Лубянской площади, Театральным проездом, Театральной, Воскресенской и Красным площадям и затем по Тверской до Страстной площади. Везде тучи народа — демонстрирующего и созерцающего Демонстранты с флагами-знаменами. Конечно, красного цвета, иногда с богатыми украшениями, золотыми и серебряными позументами и кистями, а также с вышивками и рисунками разных эмблем. Надписи очень разнообразны, но преобладают лозунги: «Мир и братство народов», «Требуем декрета о 8-ми часовом рабочем дне», «Мир без аннексий и контрибуций, на основе свободного самоопределения народов», «Единение солдат и офицеров», были плакаты с требованием войны до победного конца, но таких меньше, чем «мирных». Несмотря на «антиреволюционную» погоду в виде холода, снега, дождя и града — на улицах и площадях в те часы сошлось, вероятно, более 3/4 всего московского населения. Участвовали в демонстрации и войска со своими оркестрами, но не скажу, чтобы они радовали своим видом. Как-то шли нестройно, подчеркивающе демократично — не было строевого порядка, офицеры тушевались и, смешиваясь с солдатами, не давали нужного военного тона, одним словом, это уже было не войско, а толпа. Впрочем, такое явление теперь уже повседневно. И мы «буржуи» уже как-то мало верим в мощь такого воинства — воинства, не по форме одетого, расстегнутого, неподтянутого, не признающего в своем укладе чинов и старших, всекурящего, бредущего гражданской косолапой походкой и готового, в случае чего, «дать в морду» своему начальнику, якобы раньше тоже дававшему им, солдатам. Лучше всего шли юнкера, да оно и понятно — тут полная сознательность. По крайней мере, я видел Александровцев — вот все бы так выглядели! Тогда нечего бы бояться ни за свободы, ни за исход войны. Они и пели что-то такое красивое. За исключением их, да некоторых театральных и студенческих организаций, слышались лишь монотонные, нестройные, до тошноты надоевшие мотивы: «вставай, поднимайся, рабочий народ» да «мы жертвою пали», т. е., как правильно сказано в какой-то газете: «пели по-русски нерусские песни на нерусские мотивы». Так пожалеешь теперь, что не пороются в русских старинных песнях или даже в пасхальных песнопениях и не найдут там чего-нибудь более трогающего за душу. Вообще, в этих, в сущности скучных, шествиях (хотя и величественных) не было никакой поэзии и даже той, которая чувствовалась в послепасхальных крестных ходах и в народных хороводах. Музыка гремела, только одну марсельезу. Пора бы создать нашим композиторам что-нибудь своеродное.