Товстоногов - Елена Владимировна Семёнова

В кабинете Георгия Александровича побывало немало великих людей. На спектакли приходили Жан Вилар и Мадлен Рено, Иштван Эркень, Мартти Талвела, Алан Шнайдер. Товстоногов был “сова”, и мы до поздней ночи принимали гостей, сидя у самовара. Питер Брук последний раз виделся с Георгием Александровичем за два месяца до его смерти, в марте 1989 года, на гастролях с “Вишневым садом”. У нас гостили и Грэм Грин, и Федерико Феллини, и Джульетта Мазина. Товстоногов дружил со многими людьми из-за рубежа. Товстоногова лично знали в Афинах, Германии, Финляндии. Когда Георгия Александровича донимала язва, стоило позвонить за границу, как тут же присылали необходимые лекарства, и я ездила к самолету, чтобы их получить».

В стенах театра царила строгая иерархия, не допускающая панибратства. Георгий Александрович ко всем обращался исключительно на «вы». «Тыкать» же ему позволяли себе лишь два человека: Лебедев – на родственных началах и Луспекаев – в обиходе которого «вы» вообще было исключением.

«Был такой забавный случай, – вспоминает Заблудовский, – однажды на репетиции Георгий Александрович делал какие-то замечания, как это бывало, очень эмоционально. Паша Луспекаев вдруг, погрозив пальцем, на полном серьезе, но с хитрым огоньком в глазах, произнес: “Гога, не кричи, иначе начнется армяно-грузинская резня”. Кстати, ценя юмор во всех его проявлениях – от удачного экспромта до остроумного анекдота, Георгий Александрович не терпел пошлости ни в жизни, ни на сцене. Я не припомню случая ненормативной лексики в его спектаклях».

За пределами своей империи «жрец» становился человеком веселым и легким. Он по-детски хохотал, когда смотрел впервые показанный мультфильм «Ну, погоди!», обожал хорошие шутки и анекдоты, которые мастерски рассказывал сам, получая искреннее удовольствие, когда удавалось развеселить своих собеседников.

«В частной жизни Товстоногов был необыкновенно обаятельным человеком, – свидетельствует Эрвин Аксер. – Неутомимый рассказчик анекдотов и всяких забавных историй, ясно осознававший весь сюрреализм советского бытия, он подкреплял свои «байки» замечательной актерской игрой и радостно смеялся, когда видел, что до слушателей “дошло”. Он с упоением предавался “пиршеству ума” – красочным повествованиям, острым дискуссиям о Боге, о происхождении русского языка, об искусстве, о театре, о Сталине, которого он превосходно копировал, об актерах и об актерском мастерстве, о кино, о нравах партийного “высшего света” (все это по ходу рассказа представлялось в лицах), а еще о художниках, балете, режиссерах, встречах с выдающимися людьми – и так далее, и так далее, и так далее, пока рассвет не окрасит Неву и не сведут мосты, что даст возможность гостям, живущим на другом берегу, вернуться домой.

Когда встречи происходили в более широком кругу, Товстоногов, сын русского дворянина и грузинской дворянки, не упускал возможности произнести тост – торжественный, длинный, уснащенный всяческими ораторскими фигурами, и, как положено мастеру, с совершенно неожиданной “концовкой”».

«Гога, как истинный грузин, застолье любил и уважал, – дополняет Сергей Юрский. – Пил умеренно, даже, можно сказать, мало, но словесное содержание таких сидений любил и уважал – тосты, разговоры, анекдоты, капустники, песни. Мэтр иногда снисходительно, иногда радостно откликался на приглашения, охотно присутствовал при начале, но, как только появлялись первые признаки пьяной несдержанности и фамильярности, Г. А., не скрывая брезгливости, решительно удалялся».

Яркий портрет свекра в семейной обстановке сохранила в своих воспоминаниях актриса Светлана Головина, жена Сандро:

«Георгий Александрович – огромная личность в моей жизни. Когда я вышла замуж за Сандро, и мы были на гастролях в Чехословакии, отмечали там день рождения Товстоногова, я помогала организовывать застолье. После того как мы этот день отпраздновали и все разошлись, в коридоре он, Георгий Александрович, мне сказал: “Светлана, жалко, что не жива моя мама, Тамара Григорьевна, вы бы ей понравились”. Это было мне очень приятно. <…>

Георгий Александрович очень переживал наш разрыв с Сандро. Это как бы подкосило его.

С внуками он общался немного, ведь мы жили в разных городах. Но когда бывал в Москве, всегда приходил к нам, помнил, привозил дорогие вещи для детей, некоторые из них до сих пор лежат у меня как реликвия. <…>

В семье Георгий Александрович был совершенно другой, очень веселый и наивный. Я его вначале побаивалась. До самого конца я как-то не осмеливалась лишний раз съездить к ним. Природная стеснительность сейчас оборачивается грустью. У них был замечательный пес Маврик, и Георгий Александрович часто с ним играл, выходил, играя на дудочке, а пес подвывал, получался дуэт бродячих музыкантов. Георгий Александрович любил рассказывать о своих находках и демонстрировать их. С А. Кацманом у них постоянно были споры. Например, как правильно говорить: “зеркало” или “зерькало”. Целый вечер могли посвятить таким разборам.

Человечески Георгий Александрович был очень трогательным. Слушал всевозможные советы по поводу здоровья. То ванны принимал, которые нельзя было принимать, и оправдывался тем, что вода до сердца не доходила, а значит, этот состав ему повредить не может. Любил мне давать советы. Мы как-то были на гастролях в Вильнюсе, а он там отдыхал вместе с главным режиссером минского театра Б. Луценко. А Егор играл в луже, пуская кораблики. Георгий Александрович мне говорит: “Светлана, ну там же грязная вода, почему вы это позволяете ребенку?” Замечательно как-то отдыхали в Пицунде, вернее, они отдыхали в правительственном санатории, а мы снимали жилье и часто приходили к ним».

«Император» любил радоваться жизни, как простой смертный. Он любил хорошие машины, дорогие вещи (например, трубки), красивую одежду… При этом весьма чутко реагировал на всякое замечание в отношении этих вещей. Однажды кто-то из артистов пошутил, увидев новые оранжевые ботинки шефа:

– Как у Остапа Бендера!

И через несколько дней «диктатор», подобно сэру Генри из «Собаки Баскервилей», перекрасил обнову. На вопрос зачем, застенчиво ответил:

– Понимаете ли… как у Остапа Бендера.

Та же участь постигла «серебристый» цвет машины, который в реальности оказался серым и заслужил обидную оценку кого-то из знатоков: «Как консервная банка».

Курьезом было, когда на некое мероприятие мастер пришел в одинаковых брюках с Василием Шукшиным. Как-то по дороге в Москву Георгий Александрович заметил новый костюм Олега Борисова:

– Какой у вас замечательный костюм! Бежевое букле! Где брали: в Голубом зале?

– Что вы, мы туда не вхожи.

В этот момент в купе вошел Стржельчик в таком же костюме. Шеф напрягся:

– И у вас, Владик?

– Я предлагал Жене сходить с нами, – ответил актер, имея в виду Лебедева.

«Он затмевал всем: дорогой французской водой, финскими туфлями на небольшом каблуке, шейным платком, а главное, подачей этого, – писал, вспоминая этот эпизод, Олег Иванович. – Букле на нем сидело по-королевски. Я попытался вернуться к тому, с чего начали:

– Ведь можно, наверное, открыть для Додина “единицу”?

– Наверное, это было бы возможно, если бы…

Жест Товстоногова был красноречив: