Федор Достоевский. Единство личной жизни и творчества автора гениальных романов-трагедий [litres] - Константин Васильевич Мочульский

легкостью входит в свою привычную роль – светского шармера и покорителя сердец. Невеста доверяет ему свою тайну: она ненавидит Трусоцкого и любит юношу-нигилиста. «Вечный муж» в ярости увозит соперника и свидетеля своего позора. Наконец, разражается катастрофа. У Вельчанинова припадок болезни печени; Трусоцкий трогательно за ним ухаживает, а ночью пытается его зарезать. На следующий день он уезжает, переслав своему сопернику старое письмо Натальи Васильевны. Итак, он знал, что Вельчанинов был любовником его жены. Загадка «мужа» разгадана; он обезоружен – злые чары потеряли свою силу, и он исчезает, как сон, из которого возник. «Любовник» спасен. Кризис совести прошел, и он выздоравливает. «Чувство необычайной, огромной радости овладело им, – заключает автор. – Что-то кончилось, развязалось, какая-то ужасная тоска отошла и рассеялась совсем…» Он сознавал ясно, «что миновал страшную опасность». Трусоцкий пытался его зарезать бритвой, но только поранил ему руку. Они «сквитались».

В эпилоге, через два года, на одной станции южной железной дороги Вельчанинов в последний раз встречает Трусоц-кого. У него жена – Липочка, пошло и безвкусно одетая провинциальная дама, и друг дома – молодой улан Митенька.

«Вечный муж» остается верен своей жизненной роли.

В этом гениальном рассказе Достоевский открывает неведомые доселе законы духовного мира. Человеческие души связаны таинственными нитями: одно сознание, как магнетическое поле, притягивает другое, противоположно-дополнительное ему. Трусоцкий – «вечный муж» – неразрывно скован с Вельчаниновым, «вечным любовником». Их противоположность основана на сходстве: оба они в плену у женщины. Любовнику Дон Жуану грозит опасность порабощения: он может унизиться до положения «вечного мужа». Наоборот, «вечный муж» – неудавшийся Дон Жуан: он завидует любовнику, как недосягаемому для него идеалу. Вельчанинов видит Трусоцкого и содрогается от ненависти и отвращения, а между тем не может оторваться от его отталкивающего образа. Он узнает себя в кривом зеркале. Так, Раскольников заворожен Свидригайловым, Ставрогин – Петром Верховенским, Иван Карамазов – Смердяковым. Постыдно-комична роль «вечного мужа»: его обожание жены, слепота и дружба с любовником. Но разве не постыдна роль «вечного любвника»? Вельчанинов, очаровывающий девочек на даче Захлебининых пением страстных романсов и покоряющий сердце провинциалки Липочки, унижается не менее Трусоцкого. И муж, и любовник одинаково прикованы к женщине и в этом рабстве страсти теряют личность. В глубине судьба их одинакова. Дон Жуан ненавидит «вечного мужа», как угрозу себе, «вечный муж» мстит Дон Жуану за неудачу своей жизни. У Достоевского идея донжуанизма развивается диалектически, распадаясь на противоположности и поляризуясь в крайностях «вечного мужа» и «вечного любовника».

Когда дуэль кончена и личность мужа окончательно разгадана любовником, Вельчанинов дает характеристику своего противника. Как мог образоваться такой нравственный урод, такой «Квазимодо»? И вот он догадывается: «Этот Квазимодо из Т., – размышляет он, – слишком достаточно был глуп и благороден для того, чтобы влюбиться в любовника своей жены… Он уважал меня девять лет, чтил память мою и мои „изречения“ запомнил. Но любил ли он меня вчера, когда изъяснялся в любви и сказал „поквитаемтесь“? Да, со злобы любил, эта любовь самая сильная».

Ненависть Трусоцкого возникает из оскорбленной любви, обманутая благородная доверчивость превращается в ненасытную злобу.

Вельчанинов продолжает: «А ведь могло быть, а ведь было наверно так, что я произвел на него колоссальное впечатление в Т. – именно колоссальное и отрадное и именно с таким Шиллером в образе Квазимодо и могло это произойти… Любопытно бы знать, чем именно поразил? Право, может быть, свежими перчатками и умением их надевать. Квазимодо любят эстетику, ух, любят… Гм! он приехал сюда, чтобы „обняться со мной и заплакать…“ Т. е. он ехал, чтобы зарезать меня, а думал, что едет „обняться и заплакать“. А что: если бы я с ним заплакал, он, может, и в самом деле простил меня, потому что ужасно ему хотелось простить! Ух, как был рад, когда заставил поцеловаться с собой. Только не знал тогда, чем он кончит: обнимется или зарежет. Самый уродливый урод – это урод с благородными чувствами: я это по собственному опыту знаю».

Идея мистической связанности двух Дон Жуанов наполняется в финале конкретным психологическим содержанием. Трусоцкий определяется как разочарованный романтик (Шиллер) и озлобившийся мечтатель. Он двадцать лет не догадывался, что его развратная жена имеет любовников, он девять лет почитал и уважал Вельчанинова: в какой слепоте, в каком фантастическом мире жил этот простодушный человек! В этой оторванности от жизни возникает «раздвоение мыслей и ощущений», возвышенность становится «шиллеровщиной», достоинства превращаются в уродство. Человек – тряпка, слабый и безличный «вечный муж» с душою романтика – фигура комическая и жалкая. «Самый уродливый урод – это урод с благородными чувствами». Тема «мечтательства», проходящая через все творчество Достоевского (особенно докаторжного периода), завершается в «Вечном муже». У «Квазимодо» с душою Шиллера психология человека из подполья. Любовник в бешенстве кричит на мужа: «Убир-райтесь с вашею подпольною дрянью, сами вы подпольная дрянь».

Но к концу борьбы Вельчанинов делает неожиданное и странное открытие: он сам такой же «подпольный человек», как и его противник. И в этом они связаны; при всем различии – роковым образом схожи. В каждом из них, как в зеркале, отражается уродливый образ другого. Вельчанинов признается Павлу Павловичу: «Оба мы порочные, подпольные, гадкие люди». Разве любовник не страдает тем же раздвоением, что и муж, разве и он не сознает всей мерзости своей грязной и праздной жизни, понимая в то же время, что эти «слезные раскаянья» совершенно бессмысленны?

Так тема донжуанизма сплетается с темой «подполья» и мистическая связанность человеческих сознаний раскрывается в двух планах.

Достоевский был прав, сообщая Страхову, что «сущность» его рассказа та же, что и в «Записках из подполья». «Моя всегдашняя сущность», – прибавлял он. В чем состоит эта «сущность» – мы теперь знаем: произведения Достоевского суть история человеческого сознания в его трагической раздвоенности.

В конце 1868 г., во время мучительной работы над последней частью «Идиота», Достоевский задумывает новый «огромный роман». Он сообщает Майкову (11 октября 1868 г.): «Здесь у меня на уме теперь огромный роман, название ему „Атеизм“ (ради Бога, между нами), но прежде, чем приняться за который, мне нужно прочесть чуть ни целую библиотеку атеистов, католиков и православных… Лицо есть: русский человек нашего общества и в летах, не очень образованный, но и не необразованный, не без чинов, вдруг, уже в летах, теряет веру в Бога. Всю жизнь он занимался одной только службой, из колеи не выходил и до 45 лет ничем не отличался. (Разгадка психологическая: глубокое чувство; человек и русский человек.) Потеря веры в Бога действует на него колоссально (собственно действие в романе, обстановка – очень большие). Он шныряет по новым