Василий Зайцев - Подвиг 1972 № 06

Гаранин, то и дело осматриваясь, вытащил из мешка полотенце. Он быстро обмотал им кисть левой руки, еще раз оглянулся по сторонам и пристроил в камнях винтовку.

Раздался выстрел, а за ним глухой стон. Полотенце, опаленное выстрелом в упор, окрашивалось кровью.

— Гаранин! — крикнул Николай, выскакивая из своего укрытия. — Ты чего?..

Гаранин дернулся, будто его ударили в спину. Уставясь на Николая, он торопливо срывал полотенце с окровавленной руки.

— Как же ты, Гаранин? — Орехов подбежал к валунам. — Осторожнее надо… Погоди, я помогу…

Гаранин, сопя, запихнул полотенце куда–то в щель между валунами.

Только тогда он повернулся к Николаю. Тот опешил и невольно подался назад. Обычно худое лицо Гаранина теперь показалось одноцветным, плоским, как доска. И на этой доске две дырки, заклеенные свинцовой фольгой, — белые без зрачков глаза, уставленные куда–то в живот Николаю. Капля крови, брызнувшая на щеку Гаранина возле уха, краснела, как раздавленный клоп.

Орехов вытащил из кармана индивидуальный пакет и тронул Гаранина за плечо.

— Давай руку, перевязать надо… Гляди, как кровь хлещет.

Гаранин послушно протянул окровавленную руку и, словно очнувшись, заговорил:

— Ишь ведь как выстрелила… Сама выстрелила, Коля. Ты ведь видел, как она стрельнула. Нечаянно… За камень курок зацепился, а она и бабахнула.

Он охнул от боли и попросил:

— Перевяжи, Коля… Перевяжи скорей, а то вся кровь вытечет.

Перебирая коленями, он все ближе и ближе подбирался к Орехову, на весу держа развороченную выстрелом ладонь, на которой не было большого пальца.

— Надо ведь, так разнесло! Как теперь без пальца воевать будешь…

И в торопливых, каких–то липких словах, вылетающих изо рта с желтыми зубами, вдруг невольно прозвенела радостная нотка. Прозвенела и снова спряталась.

Но Орехов уже все понял. Он отстранился от Гаранина и встал.

— Гадина ты, — тихо сказал он, еле удерживаясь, чтобы не ударить ботинком в это плоеное лицо. — Шкура паршивая!

Гаранин ворохнул глазами по пустому склону, и тело его вдруг напряглось.

— Коля, родной, не погуби, — все так же торопливо говорил он. — Нечаянно, не хотел я… Жить ведь надо, Коля. Вместе же в щели лежали… Зеленцову обе ноги оторвало… Жить страсть хочется, Коленька… Страсть! — Говорил, а сам медленно подбирался к Николаю. С развороченной ладони капала кровь, оставляя на камнях бурые пятна. Здоровой рукой Гаранин пытался ухватить Николая за полу шинели.

— Не губи, Коля, — жалобным голосом просил он, а глаза зорко обшаривали склон. — Не говори… Я тебе денег дам.

— Руку завяжи, — сказал Орехов. — Гляди, кровь, как из борова, хлещет. Иди в роту, там разберутся.

— Не говори, Коля, — в голосе Гаранина появились вдруг твердые, угрожающие нотки. Он нашарил винтовку, откинутую под валун.

«Вот сволочь, за винтовкой полез», — без страха подумал Орехов. Он понимал, что должен опередить Гаранина, взять оружие наизготовку, окриком поднять его на ноги и под конвоем привести к командиру. Но ему было противно смотреть на Гаранина, до тошноты противно видеть его перекошенное страхом лицо, его глаза. Слушать эти бессвязные слова. Он повернулся и молча пошел прочь по склону.

— Смотри не говори, Орехов! — догнал его тонкий выкрик Гаранина, затем возле валунов снова звякнуло что–то металлическое, и Николай ощутил на спине холодок винтовочного дула.

«Неужели выстрелит?» — как о чем–то постороннем, подумал Орехов. Но не повернулся, а нарочно замедлил шаги.

— Коля, миленький, не говори! — донесся от валуна дрожащий крик.

Струсил, не мог выстрелить. Может, самому повернуться и шлепнуть эту мокрицу, чтобы воздух не портил? Сколько нечисти еще по земле ходит! Так посмотришь — руки, ноги, голова. Человек, как и другие. А в нутро заглянешь, не человек — вошь.

Так думал Николай и знал, что не повернется, не шлепнет Гаранина из винтовки. У него на это не хватало смелости…

На следующий день Орехова вызвали к командиру роты. Дремов стоял возле землянки, прислонившись плечом к стенке. Вид у него был мрачный. Возле землянки сидел на валуне пожилой капитан с темно–красными петлицами на новенькой шинели. За спиной капитана стоял автоматчик в каске. Из–под каски виден был только подбородок. Так же, как у капитана, выбритый до синевы. Тускло отливал вороненый надульник автомата.

— Орехов, ты вчера на пути из штаба батальона видел Гаранина? — спросил Дремов.

— Видел, — ответил Орехов.

Конечно, надо было ему еще вчера обо всем рассказать лейтенанту. Но столь необычным было все виденное, что при одном воспоминании к горлу подступала тошнота.

— Расскажите мне все, красноармеец Орехов, — строгим голосом сказал незнакомый капитан.

Капитан достал из планшета блокнот и выжидающе смотрел на Николая. Тот молчал.

— Расскажите все, что видели, красноармеец Орехов, — снова сказал капитан. — Все, как было, так и расскажите. Прибавлять не стоит и скрывать тоже ни к чему.

Скрывать Николай ничего не собирался. Просто он не знал, с чего начать. То, что он вчера увидел за грудой валунов, до сих пор не укладывалось в его голове. Ведь он с этим Гараниным вместе в маршевой роте топал, из одного котелка ел, из окружения выходил, об Аннушке знал…

Он вздохнул, опустил голову и стал для чего–то теребить край полы у шинели. Капитан усмехнулся и взглянул на Дремова. Тот оторвал плечо от стены землянки, переступил с ноги на ногу и сказал Николаю:

— Орехов, товарищ капитан — из особого отдела полка. Он ведет следствие по делу Гаранина.

Николай поднял голову и поглядел на капитана. Тот не мигая смотрел на него в упор, затем рука капитана скользнула за валун и достала оттуда что–то грязное, испачканное кровью.

— Чье это? Вы знаете чье? — отрывисто спросил он, развернув перед Николаем полотенце.

— Гаранина, — ответил Орехов и, стараясь не смотреть в немигающие глаза капитана, рассказал все, что видел вчера.

Капитан уточнял подробности, задавал вопросы и быстро писал в блокноте. Когда Орехов закончил, капитан протянул ему два исписанных четким почерком листа бумаги.

— Подпишите, это ваши показания, — сказал он. — Прочитайте и подпишите.

Орехов подписал не читая.

— Спасибо, товарищ Орехов, — капитан встал и пожал Николаю руку. — Теперь мы эту гадину быстро на чистую воду выведем. Юлит ведь, мерзавец, крутится, как налим на крючке… Много еще грязи по углам, товарищ Орехов, — сказал он. — Выметать ее надо без всякой жалости.

Орехов попросил разрешения уйти, но капитан задержал его.