Лидия Чуковская - Записки об Анне Ахматовой. 1963-1966

Поздно. Гроб оцинковали.

Я уехала.

Вечер. В Ленинградской делегации были Олег Шестинский и Сергей Орлов. Панова? Не знаю, это было бы плохо, она не любила Анну Андреевну, Анна Андреевна ее терпеть не могла… Воронков в Союзе говорил: – Главное, чтобы все было быстро[213].

Это он помешал мне ее увидеть.

13 /III 66 Вчера была Ника, вернувшаяся из Ленинграда с похорон. Кое-что по телефону рассказал Лев Зиновьевич Копелев. Кое-что Шура – оттуда.

В общем, Ленинград проводил ее стройно и многотысячно. В церкви у Николы Морского, где гроб стоял 9-го вечером и 10-го первую половину дня, перебывали тысячи. В ЦДЛ тоже множество – писателей и толпы. Толпа часами стояла у дверей, ожидая впуска, хотя выдалось 18° мороза.

В Союзе говорили Дудин, Берггольц, Майя Борисова[214]; Жирмунскому почему-то не дали слова; на кладбище – Михалков, Тарковский; где-то не помню от Пушкинского Дома – Алексеев[215].

После похорон близкие собрались в «Будке» и там тоже была служба.

Гримасы были: старухи, шныряющие у гроба в церкви с жадными вопросами; какие-то молодчики из кино и фото, которых тщетно гонял Лев. Нина Константиновна Бруни на первом плане у гроба в качестве безутешной вдовы, хотя Анна Андреевна ее не выносила и подозревала в черном грехе; лжесвидетель Логунов[216], распоряжающийся от имени Литфонда и едущий в одном автобусе с Бродским… Все дни, что гроб стоял в Ленинграде, шла война за то место на кладбище в Комарове – красивое, под соснами на поляне – которое выбрали мальчики: председатель чего-то в Сестрорецке хотел предоставить другое, с краю, у дороги. Миша Ардов в этой борьбе победил.

Трогательна была молодежь; ее и в Соборе, и на кладбище – 3/4.

14/III 66+ Письмо от Дара: о том, что со смертью Ахматовой кончилась эпоха.

«Россия без Пушкина…»[217]

Но к счастью существуют молодые, воспринявшие, вопреки всему, великую традицию русской поэзии.

Ничто не погибло. Есть сыновья не только у Долматовского, но и у Ахматовой.

С ужасом слушаю толки о том, что меня хотят сделать членом Комиссии. Верила бы в Бога, молилась бы: пронеси Господи! Работа в Комиссии будет для меня еще одной помехой на пути к моим дневникам, к записям об Анне Андреевне. Их переписать могу только я; а переиздать без ошибок «Белую Стаю» и пр. – многие.

А мой жанр (на 60-м году жизни я это поняла) – воспоминания, дневники, портреты. Чужая судьба, проведенная сквозь сердце.

20/III 66 + Вчера у меня была Л. Я. Гинзбург. Снова – о тысячах в Никольской церкви, о толпе перед Союзом. Добавила, что речь Берггольц была не только плоха (как сказала мне по телефону Шура), но и все о себе: как она, Ольга Федоровна, в самые трудные годы была рядом с Анной Андреевной… Мои записи начинаются в 38-м году; тогда Анна Андреевна говорила о ней дурно, и я ни разу ее там не видала.

Лидия Яковлевна сказала, что полным наследником оказался Лева, но что он великодушно заявил, что половину отдает Ирине Николаевне. Затем он не пожелал взять к себе рукописи, сказав, что у него в коммунальной квартире ненадежно…

Надо, конечно, прежде всего сделать опись бумаг, сфотографировать «1001 ночь» и «Лермонтова»[218].

Л<идия> Я<ковлевна> рассказала: какая-то старушка в церкви:

– Какая женщина была, всех в церковь привела за собой: и молодых, и старых, и евреев.

15/ IV 66 Склоку по поводу Толи – состава комиссии и пр. – опускаю.

Сегодня Аня Каминская рассказала мне – а я не знаю, можно ли ей верить? – что рассказывала ей Анна Андреевна о последнем своем свидании с Николаем С тепановичем.

Она уже была замужем за Шилейко и жила в Мраморном. Николай Степанович пришел с ней объясняться – кажется, о разводе. Разговор был неприятный. Они простились. Николай Степанович спускался по винтовой лестнице. Анна Андреевна крикнула ему вслед:

– По такой лестнице только на казнь идти!

Больше она его не видела.

Расстреливали у выкорчеванных корней – деревья повалены, корни торчат, под ними ямы.

Аманда сказала мне со слов Саломеи Николаевны (Соломинка), что Анна Андреевна была влюблена в В. Князева, – того героя «Поэмы», который застрелился из-за О. А. Глебовой-Судейкиной.

Это сильно углубляет бездонность «Поэмы».

4/V 6 6 Переделкино Часто по вечерам сижу на лавочке с Эммой Григорьевной. Говорим об Анне Андреевне.

Я погладила кошку.

– Знаете, как Анна Андреевна называла кошек, когда гладила их? Младшие.

Сегодня Эмма Григорьевна рассказала мне многое, чего я не знала:

«Белая Стая» посвящена Анрепу.

С ним она в свою поездку в Оксфорд встретилась в Париже. У него уже был инсульт. Он подарил ей платочек.

В Париже она встретилась и с другой своей любовью, с Лурье.

Лурье изменил ей когда-то, влюбившись в Судейкину.

Аманда мне говорила со слов Саломеи Николаевны, что Анна Андреевна была влюблена в Князева. (Не ему ли: «Пленник чужой, мне чужого не надо»). Мне ясно по стихам «…На левом берегу Невы / Мой знаменитый современник»[219], что она была влюблена и в Блока (что всю жизнь энергично отрицала), который тоже, судя по «Поэме», любил Судейкину. Сегодня мне сказала Эмма Григорьевна, что Ане, незадолго до конца, Анна Андреевна поведала все про Блока и Аня записала это.

Сколько у нее было любовных неудач. У нее!

Стихотворение Нарбуту было посвящено сначала Николаю Ивановичу Харджиеву[220].

У него – 25 писем Анны Андреевны[221].

7 /V 66 Москва Сегодня – наконец – Толя.

Обо всем. До нового сердцебиения.

Я его спросила, что он знает про листки «Для Лиды». Он сказал: «Это, наверное, из «Лермонтова»»[222].

Значит, не отдельно! Значит, Ирина Николаевна сказала правду (я получила от нее письмо), что это не отдельные листки, не письмо…

Значит, не видать мне их…

Из Толиных рассказов – кроме распри с Пуниными – фактическое:

«Что нам разлука…» посвящено ему. У него есть экземпляр с ее надписью – Анатолию Найману.

У него около 30 писем. Из Рима она ему писала каждый день. И в больницу, когда он лежал[223].

Если они долго не виделись – давала ему читать «Лермонтова».

Подарила ему 2 «письма» – никому, просто так – мысли о своей поэзии. Одно он мне обещал в перепечатанном виде[224].

Уверен, что Анну Андреевну и Леву ссорила Ира. Уверен, что Лева не пришел к ней в больницу в Москве потому, что ему тоже что-то сказала Ира. (Он собирался: Нина Антоновна обещала спросить у Анны Андреевны; передала ему «Мама ждет» – а он не пошел… В промежутке что-то сделала Ирина Николаевна).