Изольда Иванова - «Долина смерти». Трагедия 2-й ударной армии

В этом бою наша сибирская дивизия потерпела полный разгром. Остались убитыми на льду Волхова около четырех тысяч боевых товарищей, и мы не в состоянии были их похоронить. Две тысячи раненых отправлены в госпитали. Замечательные были командиры, политработники и солдаты, преданные Родине.

20 декабря 1941 г. получили приказ отвести нашу дивизию в тыл на формирование. По существу, мы не воевали, а позорно отходили в тыл. В 12 часов ночи прибыла новая дивизия, заняла наши рубежи, и мы отошли в лес, на 3 км от переднего края. Тут командир дивизии майор Коркин допустил еще одну ошибку, приказав не трогаться до утра. Несмотря на протесты командиров полков, комдив категорически запретил отход с передовой до утра, сказав, что «сибирская дивизия не может позорно отходить, крадучись, ночью. Наши солдаты стойкие, смелые, не трусы, смеясь, пойдут с передовой открыто, маршем, только днем». 21 декабря 1941 г. командир дивизии вызвал всех командиров полков и приказал им идти колоннами по шоссейной дороге на Гладь, где будет получено пополнение. В 10 часов утра наша дивизия двинулась. Командир дивизии во главе со штабом, командирами полков и комиссарами, верхом на лошадях, повели дивизию походным маршем с передовой. Полки шли на марше общей колонной среди белого дня. Немцы это обнаружили и выслали 3 бомбардировщика и 2 истребителя, которые начали нас бомбить. А колонна все двигалась по шоссе, и ни один офицер не подал команды, чтобы спасаться, хотя с обеих сторон был лес. Видимо, на самолетах кончились боеприпасы, они совсем обнаглели, низко спустились и стали нас «лыжами давить». «Спасайтесь!» — закричал наконец какой-то офицер из зенитчиков, стоявших в лесу. Сначала отдельные группы, а потом и все хлынули в лес. Я шел в колонне с полковой санчастью, раненых не было — эвакуировали до похода. Капитан медслужбы Ковалевский обратился ко мне: «Что будем делать?» Я ему ответил, что спасать личный состав, после чего все бросились в лес. Я пробежал не более 20 метров, за меня ухватилась фельдшер Русанова Валя, и мы оба упали в снег. Стервятник, пролетая над нами, обстрелял из пулемета. Пуля попала в спину Русановой и вышла через живот. Рядом был фельдшер Груздев, мы взяли Валю на руки и отнесли в лес. Груздев сделал ей перевязку. Как только кончили летать над нами стервятники, я вышел на дорогу и остановил первую повозку, ехавшую со снарядами. Русанову положили прямо на снаряды и доставили в госпиталь, где ей сделали операцию. Она осталась жива.

Мы пришли в расположение полка уже утром; в лесу было очень трудно найти своих: там находилось много частей из разных дивизий.

Я пошел в хозчасть полка, где находился мой ящик с деньгами и документами, которые охранял писарь, он же — часовой. В г. Сокол я получил деньги в полевой кассе Госбанка для выдачи денежного содержания личному составу, но не успел раздать. И вот писарь Бушуев докладывает мне, что железный ящик со всеми деньгами и документами потерян: видимо, ночью выпал из саней… Я так и сел на снег. Что делать? Где искать? В ящике находились 10 тыс. рублей и все секретные документы: сколько личного состава, сколько пулеметчиков, артиллеристов, минометчиков в стрелковом полку. Я понимал, что, если не найду этот ящик, меня расстреляют. Писаря я не стал ругать, что толку? Сказал делопроизводителю хозчасти Иванову, что пошел разыскивать ящик, и предупредил его, чтобы ничего пока никому не говорил. Пошли мы с Бушуевым вдвоем разыскивать злополучный ящик, уставшие, голодные. Мы не шли по снежной дороге, а просто бежали, писарь едва поспевал за мной. У всех встречных спрашивали, не видели ли железный ящик на дороге. Я по этой дороге ночью шел и не видел ящика. В поселке возле дороги был колодец с журавлем, и там набирала воду женщина. Услышав наш разговор, она окликнула нас. Оказывается, наш ящик она нашла рано утром около колодца и он находится в ее квартире у военных, которые там живут. Как только мы вошли в дом, сразу увидели в сторонке наш ящик. Я воскликнул: «Вот он!» Ко мне подошел капитан, спросил: «Чем вы докажете, что это ваш ящик?» Я ему показал свое офицерское удостоверение и рассказал, что находится в ящике, вот и ключи от него. Он поверил и разрешил открыть ящик. Все это подтвердилось. Солдаты так и ахнули, увидев в ящике много денег: «На эти деньги можно было б погулять!» Но офицер строго ответил: «Вы бы погуляли, нет сомнения, досыта, а товарища бы расстреляли! Забирай свой злополучный ящик и неси в свою часть!» Я поблагодарил, и мы с Бушуевым пошли в свой полк. Каким же этот ящик оказался тяжелым! В нем было весу около 40 кг. Вышли за деревню, нашли палку, продели в скобы и понесли на плечах, тогда стало легче.

Вечером комполка собрал командиров подразделений и сообщил, что наша дивизия считается резервом штаба фронта и будет придаваться разным армиям для нанесения небольших ударов, отвлекающих противника. В данное время мы приданы 59-й армии. Я доложил командиру полка, что оформлено много почтовых переводов (офицеры, как правило, переводили свои деньги семьям), и он приказал немедленно отправить их.

Я разыскал полевую почту, но дивизия уже двигалась вперед, у меня переводы не приняли, пока не прибыли на место сосредоточения. Остановились в поселке, где осталось всего два домика: в одном из них расположилась полевая почта, в другом — финансовая часть и госбанк дивизии. Здесь я узнал, что майора Коркина сняли с должности и прибыл новый командир дивизии. Я сдал почтовые переводы и пошел в расположение полка.

Шел мимо каких-то рыбацких домиков, вышел на большую поляну. Откуда ни возьмись, налетели стервятники «мистера Шмидта». Сделали в воздухе круг и опустились так низко, что почти задевали лыжами снег. Я отбежал в сторону, они пролетели мимо, поднялись ввысь, снова сделали круг и снова полетели на меня. Я убегал от самолетов, петляя, как заяц, по этой поляне. Хотел вернуться в рыбацкий домик, но мне путь преградил второй «мистер Шмидт» и тоже летел на меня. Удивительно, что они не стреляли в меня, хотя вполне могли расстрелять, а когда пролетали мимо, летчики махали рукой и лепетали что-то непонятное. Эти два самолета гонялись за мной примерно около часа, показавшегося мне вечностью. Я ослаб, запыхался, неоднократно падал в снег и наконец выбежал к небольшому кустарнику. Как раз пролетал надо мной самолет, я ему выстрелил из карабина два раза в хвост. Повернул на меня второй самолет, я выстрелил в него, самолет покачнулся и начал быстро набирать высоту. Больше они не возвращались.

Прибыл в расположение полка в 12 часов дня. Работники штаба видели, как за мной гонялись по поляне два «мессера», и посмеялись надо мной. Что ж, война, всякое бывает.

К вечеру была подтянута дивизионная артиллерия, достаточно обеспеченная боеприпасами, и на следующий день полки пошли в наступление после 2-часовой артподготовки. Немцы оказали сильное сопротивление. Наш полк сделал прорыв, но продвинулся за день не более 3 км. На второй день немцы бросили в контратаку до 20 танков, но полк удержал занятые позиции. Хорошо поработала 45-миллиметровая батарея, уничтожив несколько немецких танков, а другие застряли в болоте. Полк снова пошел в наступление и продвинулся еще на 5 км. К вечеру приказали окопаться. Наступление было приостановлено, а на следующий день в наступление пошли немцы. Два дня немцы атаковали нас, приходилось отбивать до 5 атак. Наши полки удержали позиции, сильно потрепав немецкие части, после чего наступило затишье. Потом нам было приказано отойти в тыл, а нас подменила другая часть. В этой операции особо отличился первый батальон во главе с командиром, младшим лейтенантом Жеребцовым, до войны работавшим инструктором Новоалтайского горкома партии. Батальон первым прорвал оборону противника и серьезно противостоял танковой атаке. Его солдаты подбили три танка из противотанковых ружей. В этом бою погиб комиссар батальона политрук Жихарев.