Джим Уайт - Джеймс Хэрриот. Биография

Помимо этого последнего знака уважения от его старой альма-матер, поездки в Сандерленд на матчи любимой команды наполняли радостью последние недели Альфа. Несмотря на стремительное угасание, он продолжал следить за успехами своей команды: в последний раз он побывал на игре в начале 1995-го, всего за месяц до смерти. Ему требовалась помощь, чтобы добраться до своего места на трибуне, и Джоан очень переживала, что это может привести к его гибели, но Рози с одобрением смотрела на поездки отца.

— Очень хорошо, что у него есть желание поехать туда, — объясняла она матери. — В такое время мы должны доставлять ему как можно больше радости, и, в любом случае, даже если бы это произошло, он был бы только счастлив умереть в Рокер-Парке.

Мы знали, что отцу осталось недолго, и я часто думал, после его смерти: если бы он умер не дома, ему бы, наверное, понравилось окончить свои дни в компании красно-белых полос — и всего в километре от Брэндлинг-стрит, где он появился на свет в далеком 1916 году.

Отец не сдавался до последних дней — упорно двигался, каждый день гуляя по дому и саду. Меня утешает мысль, что он был прикован к постели не больше двух дней. Мой отец проявил огромную силу духа в борьбе с раком.

Многие люди поддерживали его во время болезни. Он был так благодарен врачам и сестрам из больницы Фрайаридж, что подарил им крупную сумму денег на покупку сканера для больницы — в знак признательности за прекрасное лечение и теплое отношение.

Больше всех Альфу, разумеется, помогала Джоан. Ей было невыносимо смотреть, как он медленно, но неотвратимо угасает, она взвалила на себя все заботы о нем. С самых первых дней их совместной жизни она поддерживала его и в хорошие времена, и в плохие — хороших было больше, — но никогда ее преданность мужу не проявлялась столь ярко, как в последние черные месяцы его жизни.

Алекс и Линн Тейлоры тоже оживляли дни Альфа, а Дональду Синклеру даже тогда удавалось вызвать у него улыбку, что он делал — неосознанно — с первого дня их знакомства.

Последнее, что Альф написал, было предисловие к небольшому буклету, рассказывающему об Обществе сохранения Белой лошади. Его попросил один из друзей-фермеров — Фред Бэнкс, который был президентом общества. Знаменитая Белая лошадь, вырезанная на склоне холма над деревней Килбурн в 1857 году, вместе с Уайтстоун-Клиффе создавали волшебный фон на протяжении пятидесяти лет работы Альфа в ветеринарной практике. Он написал предисловие за три дня до смерти:

Я провел в Тирске всего несколько дней, когда… сделал одно из самых удивительных открытий — впервые увидел Белую лошадь Килбурна. Мне трудно описать свой восторг, и мое восхищение не ослабло с годами. В молодости я любил приходить сюда с детьми, сидеть на траве и наслаждаться лучшим панорамным видом в Англии — восемьдесят километров разделенных на квадраты полей, простирающихся до самой громады Пеннинских гор.

Альф до конца своих дней сохранил любовь к слову и готовность помогать друзьям.

В конце января 1995 года я пришел навестить отца, и меня встревожил его вид. Он всегда скрывал боль от других, но в этот раз не смог. Он сказал мне, что у него появилась невыносимо болезненная точка на спине. Я ничего не увидел, но прикосновение вызывало сильнейшую боль.

Нечто похожее я уже видел много лет назад, когда навещал своего старого преподавателя химии Джона Уорда. У него был рак легких, и метастазы распространились на позвоночник. Он испытывал страшную боль и умер через пару дней после моего визита.

В тот день, разговаривая с отцом, я заметил сходство и понял, что конец уже близок. Когда я ушел от него, в моей голове билась только одна мысль: я отчаянно надеялся, что ему не придется долго мучиться. У него уже было несколько плохих дней, а дальше становилось только хуже.

Мне не пришлось долго ждать. Вечером во вторник, 21 февраля, не в силах больше оставаться на ногах, отец лег в постель. Капельница с морфием помогала облегчить его боль.

Я зашел к нему в тот вечер, но привычной оживленной беседы не получилось. Одурманенный наркотиками, отец говорил медленно и неуверенно, но все же сумел улыбнуться, когда Алекс Тейлор напомнил ему какую-то забавную историю из их юности.

В течение следующего дня отцу становилось все хуже и хуже, и вскоре он уже не мог внятно говорить. Я тихо сидел около его кровати и вздрогнул от неожиданности, когда он охнул и сморщился от боли. Отец так долго стоически переносил свои мучения, что я подумал: какой ужасной должна быть боль, чтобы вызвать такую реакцию.

В последний раз я видел отца живым вечером 22 февраля и понял, что конец уже очень близко. На следующее утро я помчался со срочным визитом на ферму, а потом поехал к нему, но он умер до моего приезда. Рядом с ним были мама, Рози и Эмма.

Глядя на него в то утро, я испытывал чувство полнейшего одиночества. Потрясение от его смерти было не столь жестоким, как удар, который я получил за три года до этого, впервые узнав, что у него рак. Я чувствовал только всепоглощающую скорбь и знал, что моя жизнь никогда не будет прежней. В то утро, 23 февраля 1995 года, мир потерял своего самого любимого ветеринара. Его семья и близкие потеряли гораздо больше.

Глава 30

Через сутки после смерти отца стали приходить письма с соболезнованиями. Мать получала их буквально тысячами, и мы с Рози прочитали несколько сотен. Их присылали не только близкие друзья, но и клиенты практики, местные жители, почитавшие за честь знать отца лично, бывшие помощники, работавшие на Киркгейт, 23, представители ветеринарной профессии и, конечно, поклонники его творчества со всего мира. Очень много людей, в том числе те, кто знал отца только по книгам, чувствовали, что потеряли близкого друга, и благодаря им мы были не одиноки в своем горе.

Похороны состоялись неделю спустя в соседней деревушке Феликскирк. Вел службу преподобный Тодди Хоар. Как отец и хотел, это была скромная церемония, в узком кругу. Помимо нашей семьи, присутствовали только Дональд Синклер, его дочь Дженет, Алекс и Линн Тейлоры, их дочь, тоже Линн, и Ева Петт. Потом была небольшая панихида в крематории Дарлингтона.

На следующий день после смерти отца должно было состояться открытие Библиотеки имени Джеймса Хэрриота в Университете Глазго. За три месяца до этого я согласился принять эту почесть от его имени.

Услышав печальную новость, ветеринарный факультет предложил перенести церемонию, но я чувствовал, что должен это сделать. Эта последняя дань уважения очень много значила для отца. В эмоциональном отношении задача оказалась необычайно тяжелой, но я испытал огромное чувство гордости, когда увидел портрет отца, устремившего задумчивый взгляд на Кэмпси-Феллс, где в молодости он провел столько счастливых часов.