Записки. Из истории российского внешнеполитического ведомства, 1914—1920 гг. В 2-х кн.— Кн. 2. - Георгий Николаевич Михайловский

Карасев напал на Сазонова, который, по его словам, окончательно погубил себя в глазах военных остановкой делегации, то есть тем, что своим значительным не только с русской, но и с мировой точки зрения авторитетом «покрыл» действия Бахметьева. Этим Сазонов показал, что личная дружба с вашингтонским послом ему важнее интересов борьбы с большевиками, ибо нет никакого сомнения, что наша делегация не могла бы не вызвать интереса и соответствующие результаты в виде американской помощи были бы получены очень скоро. «Ведь Сазонов, в сущности, давно заменён Баратовым и, только пользуясь своим престижем в дипломатическом ведомстве и неопределённым положением Деникина, не подчиняется приказу об отставке», — добавил Карасев, подтвердив то, что мне было уже известно. Я спросил, как он, Карасев, реагировал на остановку делегации и сообщил ли об этом Деникину. Карасев ответил утвердительно, сказав, что посоветовался с местным военным агентом и снёсся с военными властями на юге России, донеся, что Сазонов остановил делегацию. В ответ на это донесение Карасев получил приказ отделиться от делегации, исполнить всё, что полагалось в Париже, и через Англию передать то, что надо, в Северную Америку.

Что же до общей судьбы делегации, то Деникин ждал донесения от Гронского как от главы миссии и собирался немедленно по получении такого сообщения принять то или иное решение. Отвечая на мой вопрос о том, говорил ли Карасев обо всём этом Гронскому, он стал весьма резко критиковать последнего. «Павел Павлович — человек простой в общении и прекрасный товарищ в делегации, но глава никуда не годный. Он обязан был немедленно сообщить Деникину об остановке делегации, и я уверен, что, сделай он так, он был бы уже давно в САСШ. Я предлагал ему наши военные шифры для этой цели, но Гронский отказался и, несмотря на все мои уговоры, не захотел послать телеграмму, а собирался с курьером послать донесение». Я рассказал Карасеву, как, не сговариваясь с ним, я советовал Гронскому то же самое, и сообщил о посылке Савицкого, о чём, впрочем, Карасев уже знал, по-видимому, из военных источников.

По поводу поездки «бэби» Карасев заметил, что это самый последний человек, которого следовало бы послать, так как, присмотревшись к нему, он решил, что Савицкий только делает вид, будто интересуется судьбой делегации, а на самом деле у него есть какие-то собственные планы. Меня это замечание удивило, так как у Савицкого репутация в нашей делегации была неплохая и подвоха от него никак не ожидали; по Карасеву же выходило, что он и на это способен. Когда я рассказал ему о парижском Земгоре, платных поручениях Савицкому и сочетании звания члена делегации с земгоровской работой, то Карасев с негодованием заявил, что Гронский с его непростительной мягкостью развращает делегацию подобными поблажками.

Негодование Карасева достигло своего апогея, когда я сообщил ему о нашем банкете с участием профессора Шотуэлла и о том интересе, который американцы проявляют к делегации. «Мы сами виноваты в том, что у нас ничего не выходит из борьбы с большевиками. Такая серьёзная вещь, как вопрос об американской помощи, провалилась из-за двух людей — Сазонова и Гронского», — сказал с возмущением Карасев. «Плюс Б.А. Энгельгардт, — прибавил я, — который нас отослал в декабре вместо сентября 1919 г. Тогда Сазонов не посмел бы остановить нас».

В общем, как я и предполагал, Карасев согласился со мной, что крушение нашей делегации всё же в конце концов произошло из-за нерешительности Гронского, который, используй он военный шифр с самого начала, расстроил бы козни Сазонова. Если Гронский этого не сделал, то, конечно, из-за отсутствия у него дипломатических талантов. Думаю, что Сазонов потому и взял с ним столь решительный тон, что сразу увидел: Гронский не окажет ему должного сопротивления. Надо сказать, что в Ростове-на-Дону я совсем мало знал Карасева, но здесь говорил с ним совершенно откровенно, не защищая Сазонова. Участие в делегации сильно сблизило отдельных её членов между собой, и мы с Карасевым обменялись мыслями по поводу общего дела самым дружеским и откровенным образом.

Встреча наша происходила у нас в отеле, где жил и Б.Н. Шнитников, и здесь-то Карасеву представился случай показать свою феноменальную память на лица. Он узнал в Шнитникове человека, которого видел в ресторане в Сингапуре год тому назад. Вообще мы довольно часто встречались с Карасевым в это время. Гронский, зная, что тот винит его в неудаче нашей делегации, тем не менее очень дружески с ним встречался, и мы даже совершили вместе несколько загородных поездок по Темзе.

Лондон советует белым «полеветь»

На другой день после аудиенции с Гронским у Саблина я пришёл в посольство один, чтобы начать работать над нашими материалами. Видеть Саблина немедленно я не смог, так как у него кто-то был. Я спросил у посольского лакея-англичанина, кто это, так как посетитель засиделся. «Не знаю кто, но очень важное лицо», — многозначительно ответил лакей. Действительно, когда через некоторое время посетитель вышел, я его узнал. Это был А.В. Кривошеин, будущий премьер у П.Н. Врангеля. Саблин с блаженной улыбкой проводил именитого гостя до самого подъезда. Потом, возвратившись со мной в кабинет, спросил, узнал ли я его посетителя, и на мой утвердительный ответ заметил: «Вот человек, которому суждено сыграть большую роль в самом ближайшем будущем. Деникин совершил серьёзную ошибку, не использовав его, но теперь он вернётся к власти, и это очень важно для нас, русских. Я помогаю ему сейчас войти в сношения с самыми высокими английскими политическими кругами».

Эту встречу я вспомнил позже, когда состоялось назначение Кривошеина премьером у Врангеля. Но тогда Деникин продолжал ещё быть официально главнокомандующим и главой южнорусского правительства. Из слов, сказанных мне Саблиным, можно, без сомнения, сделать вывод, что здесь был определённый план и поездка Кривошеина совсем не носила частного характера. Это было зондирование почвы, чтобы выяснить, как будет воспринято назначение Кривошеина. Судя по сведениям, которые я почерпнул позже во время моей службы в константинопольском посольстве от князя С.А. Гагарина, занимавшего там должность секретаря, Врангель ещё задолго до эвакуации Деникина из Новороссийска пробовал войти в сношения с союзниками и, в частности, обращался с этой целью к князю Гагарину, попросив его перевести на английский язык своё письмо к Деникину.

Полагаю, что Кривошеин не только желал заранее познакомиться с руководящими политическими деятелями Англии, но и имел с ними разговор на политические темы. Известно «полевение» при Врангеле таких лиц, как Кривошеин и Струве, и несколько неожиданный