Инкарнационный реализм Достоевского. В поисках Христа в Карамазовых - Пол Контино

это делает?’ — спросил он, выпытывая дальше“» [Достоевский 1972–1990, 6: 248]. Неопубликованная рукопись, цитируется с разрешения автора.

197

См. главу вторую дающего пищу для размышлений исследования Сьюзен Мак-Рейнольдс [McReynolds 2008].

198

Анализ, выполненный Фрейзенганом, выявляет христологическое и тринитарианское понимание человеческого страдания у Достоевского, пусть и представленное в «косвенной», «художественной» форме:

Тринитарная богословская концепция Бальтазара изображает сущность Бога как кенотическую (самоотверженную) любовь <…>, это понимание природы Бога служит основой для христианского ответа на проблему зла. Крест Иисуса Христа является высшим историческим выражением триединой природы Бога; таким образом, связывая наши страдания с Крестом, мы тем самым участвуем во внутренней жизни Бога. Крест соединяет человеческие страдания с тринитарной сущностью самоотверженной любви Бога так, что искупает все человеческие страдания и придает им спасительную ценность, как для страдающего, так и для других. Страдание во имя благодатного спасения, предложенное человечеству Иисусом Христом, Воплощенным Сыном, делает человека причастным к Троице и, таким образом, в конечном итоге преобразуется Триединым Богом в радость [Friesenhahn 2016: 2].

Другие успешные попытки преодолеть этот «радикальный разрыв» между теодицейным дискурсом и пастырским наставлением были предприняты, в частности, в [Stump 2010] и [Castelo 2012].

199

Этот фрагмент напоминает эпизод из «Преступления и наказания», в котором Свидригайлов подловил Дуню и принялся угрожать ей. Когда она внезапно отбрасывает в сторону револьвер, которым могла убить его и убежать, он чувствует «избавление» от скорбного и мрачного чувства и совсем другим голосом спрашивает, не полюбит ли она его. «Никогда!» — отвечает девушка. «Прошло мгновение ужасной, немой борьбы в душе Свидригайлова. <…> „Вот ключ! (Он вынул его из левого кармана пальто и положил сзади себя на стол, не глядя и не оборачиваясь к Дуне.) Берите; уходите скорей!..“» [Достоевский 1972–1990, 6: 382–383]. Импульсивный отказ Дуни от насилия над другим на мгновение открывает в Свидригайлове способность отпустить другого, к которому он сам собирался применить насилие. Но в его «скорей», как и в «ступай» Инквизитора, заложен двоякий смысл: через несколько мгновений «улыбка отчаяния» «искривила его лицо» [Достоевский 1972–1990, 6: 383], предвосхищая самоубийство, которое он совершит на следующий день. См. тонкий анализ Кэрол Аполлонио, приводящий к «неожиданному» выводу: «[Свидригайлов] отпускает Дуню. Его самоубийство <…> разрешает конфликты романа и открывает путь к восстановлению равновесия. <…> Недооцененный как внутри, так и за пределами мира „Преступления и наказания“, Свидригайлов играет жертвенную, очистительную роль» [Аполлонио 2020: 148].

200

Гибсон проницательно отмечает, что после христологического ответа Алеши [Достоевский 1972–1990, 14: 224] «можно было бы ожидать, что „Легенда“ проиллюстрирует трудности всеобщего прощения. А судя по прологу, в котором рассказывается о „посещении Богоматерью ада“, это было бы вполне ожидаемым. Однако <…> Иван ставит нас в тупик, переходя к совсем другим вопросам, в первую очередь к вопросу о свободе, дарованной Христом» [Gibson 1973: 182].

201

Как поясняет Ральф Мэтло, Достоевский планировал ответить К. Д. Кавелину, который «раскритиковал точку зрения Достоевского в „Открытом письме“, опубликованном в „Русском вестнике“ в ноябре 1880 года». Мэтло приводит в переводе запись Достоевского: «И в Европе такой силы атеистических выражений нет и не было. Стало быть, не как мальчик же я верую во Христа и его исповедую, а через большое горнило сомнений моя осанна прошла, как говорит у меня же, в том же романе, черт» [Dostoevsky F. 2011b: 667; Достоевский 1972–1990, 27: 86] (курсив До-с тоевского).

202

См. анализ Бахтиным «расколотого», «внутреннего диалога» Ивана, проявляющегося в его разговоре со Смердяковым [Бахтин 2002: 287–290].

203

В переводе с идиша: «Человек планирует, Бог смеется». В Стэнфордском университете «Братьев Карамазовых» преподавал писатель-католик Тобиас Вольфф, и одним из его любимых мест романа был ответ Федора на отрицание Иваном существования Бога: «Кто же это так смеется над человеком?» [Достоевский 1972–1990, 14: 124]. См.: Contino P. This Writer’s Life. URL: https://www.commonwealmagazine.org/writers-life (дата обращения: 27.04.2022).

204

Рекапитуляция всего сущего во Христе является ключевой идеей отца церкви второго века святого Иринея Лионского. См. раздел «Incarnation as Recapitulation» в [Balthasar 1990a: 53–93].

205

Еще один пример воззвания к проявлению божественной справедливости, как в случаях со Снегиревым и Иваном.

206

Кроме того, Джозеф Фрэнк отмечает, что в изображении любви Мити к Грушеньке отразился характер любви Достоевского к его жене Анне: «Рисуя интенсивность чувственного опьянения Дмитрия Карамазова Грушенькой, ему вовсе не нужно было придумывать подобные чувства; и теперь, впервые в своем творчестве, он изображает мутацию такой бурной чувственности в сложный союз, скрепленный подлинной любовью и самоотверженной преданностью, который он прославляет, будучи счастлив в собственном браке» [Frank 2002: 450]. По меткому замечанию Пола Фридриха, «[Грушенька] — исключительная красавица, раскрасавица, но физическое влечение, которое она вызывает, уступает место и сливается с религиозной любовью — тем самым символизируя слияния сексуального и религиозного, чему в значительной мере посвящены „Братья Карамазовы“» [Friederich 2007: 51]. Детальный анализ гостеприимства Сони Мармеладовой по отношению к Раскольникову предлагается в [Izmirlieva 2016].

207

Кант пишет об устойчивом «дорогом Я» в начале второго раздела «Основ метафизики нравственности» [Кант 1965: 244].

208

В «Пире» «бренным вздором» человеческую плоть называет Диотима [Платон 1993: 122].

209

См. [Sammon 2017: 49–68].

210

В контексте описания рождения Христа у Матфея и Луки Сэммон отмечает: «Пришествие Иисуса, которое также явилось пришествием в мир красоты, происходит вопреки всем ожиданиям. В этом смысле Иисус несет в Себе греческий смысл красоты как парапросдокиан{43}: то, что удивляет или приходит вопреки ожиданиям, заставляя очевидцев переосмыслить первоначальный взгляд на событие (как и на всю реальность!)» [Sammon 2017: 33].

211

Позднее, никак не приходя к решению, бежать ему или нет, Дмитрий заявляет Алеше: «Только твое решение решит» [Достоевский 1972–1990, 15: 34].

212

В отличие от того, как накануне Алеша возвышался над Катериной: «Он стоял за столом и не садился» [Достоевский 1972–1990, 14: 174]. О том, как стать ближе другим, см.: Bryan Stevenson. URL: https://www.carnegiefoundation.org/blog/empathyand-social-justice-the-power-of-proximity-inimprovement-science/.

213

Ракитин отказывается принять тот неожиданный поворот событий, свидетелем которого он только что стал: «Совсем не того ждал он давеча, когда сводил Грушеньку с Алешей»