Владимир Новиков - Высоцкий

А многое еще и может быть. Как-то почти случайно оказывается он на лекции Натана Эйдельмана в Доме архитектора. Устроился тихо в последнем ряду, сыграл роль неизвестного. Сам лектор на него разок озадаченно посмотрел и, по-видимому, подумал: вот человек, похожий на Высоцкого. А предмет был занятный – борьба за русский престол в восемнадцатом веке, во времена Елизаветы Петровны. Там многое неясно, но и того, что доподлинно известно, хватило бы на несколько романов или пьес. Черт, выскочить бы на свободу и засесть за чтение! Беда наша – чрезмерный профессионализм. Вкалываем, как бобики, выворачиваемся наизнанку, а заполнять баки свои новым топливом не успеваем. Сколько книг, привезенных из загранки, лежит у него дома в нетронутом виде! Вот ведь что еще может спасти от чувства опустошенности и исчерпанности… И это всегда под рукой, никуда от нас не уйдет!

Последнее лето

В Париж лететь очень не хотелось. Даже нарочно опоздал в Шереметьево, но там, увидев его, рейс призадержали: «Подождите! Тут у нас еще Высоцкий!» И в самолете – прием слишком задушевный, стали коньяком его потчевать, не сообразуясь с состоянием здоровья…

Погрузившись в забытье, он почувствовал неожиданный душевный уют: всё, нет с него теперь никакого спросу! Из аэропорта имени Шарля де Голля в Париж поехал на такси, благополучно забыв, кто он, куда, к кому и зачем едет. Непродолжительный диалог с шофером вывел на название русского ресторана, куда русский пассажир и был доставлен. Там он прилег отдохнуть на банкетку, обитую красным плюшем, где его и обнаружила Марина, примчавшаяся туда с сыном Петей.

«Лечиться тебе надо»… Теперь таково к нему отношение не только в Москве, но и в Париже. Приветствую тебя, пустынный уголок по имени Шарантон. Пять лет назад навещали здесь с Мариной ее сына Игоря, а теперь вот ей и супруга своего пришлось сюда определить.

Лежа на койке в пижаме малинового цвета, он постепенно приходит в себя, чему убедительное свидетельство – желание писать. Руки просятся к шариковой японской ручке, а та в свою очередь – к белой бумаге в голубую линейку:

Общаюсь с тишиной я.Боюсь глаза поднять,Про самое смешноеСтараюсь вспоминать.Жизнь – алфавит: я где-тоУже в «це-че-ше-ще», –Уйду я в это летоВ малиновом плаще.Но придержусь рукою яВ конце за букву «я»…

Навестил его Шемякин, сам только что вышедший из запоя, в соответствующем настроении. Присели в палате. Разговор полубезумный:

– Мишка, я так людей подвел…

И про какие-то автомобильные запчасти, которые кому-то в Москве обещал. Слезы полились. Потом чувство ужаса охватило:

– Мишка, тебе надо уходить! Это же настоящая психиатричка – и тебя сейчас тоже повяжут!

Но все-таки поговорили, поняли друг друга. Не одинок пока Высоцкий в Париже, и уже пошли строчки повеселее:

Как зайдешь в бистро-столовку,По пивку ударишь –Вспоминай всегда про Вовку:Где, мол, друг-товарищ!

И конец такой оптимистический:

Мишка! Милый! Брат мой Мишка!Разрази нас гром! –Поживем еще, братишка…

С Мариной отношения так и не прояснились, да и невозможен диалог в сложившейся ситуации. В классике такие дела давно расписаны. Как там Тригорин уговаривал Аркадину? «Ты способна на жертвы… Будь моим другом. Отпусти меня…» Нет, не Высоцкого это роль. Посложнее у нас коллизия, есть еще одна участница с косой, того гляди пересилит обеих женщин, стоящих – каждая по-своему – на стороне ускользающей из рук жизни.

Он звонит в Москву, телефон Оксаны не отвечает, и Янклович о ней не знает ничего. Зато проблемы театральные возникли. Таганка едет в Польшу, семнадцатого мая начинаются гастроли. «Гамлета», намеченного на девятнадцатое, пока заменили «Добрым человеком», но как дальше? Звонок Любимова не оставляет времени для раздумий.

Срываться из клиники – опасное решение, состояние-то предынфарктное. Отказаться от «Гамлета» (по сути – навсегда, больше таких вещей никто не потерпит!) – решение крайне рискованное. Марина уступает. Его отпускают в Москву. Во Вроцлав уже не успеть, но на три последних спектакля в Варшаву – да.

Прощание с Шемякиным в его мастерской рядом с Лувром. Мишка что-то там про цветущие деревья, про то, что не надо доставлять радость тем, кто нам смерти желает. Давай, мол, выживем им назло… Ладно, Мишенька, попробуем.

В Москве пробыл один день. В его отсутствие у Оксаны случилась большая беда: отец покончил с собой – что-то ведь подобное предчувствовал он там, в Шарантоне. Хотя смерть в его сознании стала такой обыденной вещью – свою собственную он ожидает ежедневно и даже стал окружающих этим раздражать.

В Варшаве – молчание, концентрация последних сил. К черту разговоры! Любимов во Вроцлаве уже опять искушал Золотухина Гамлетом. В который раз? Разберетесь после… После того самого.

На «Добром человеке» Высоцкий, к всеобщему удивлению, оживает и очень усиливает общий энергетический потенциал зрелища. Откуда что берется? Явился актер с того света, восстал из пепла, как тот Феникс. Может быть, это всё преувеличение насчет близкого конца?

Может быть. Для его нынешнего состояния нет медицинского объяснения, да и вообще – материализм в случае с Высоцким терпит полный крах. Душа уже вступила в свои высшие права и вытворяет невероятные штуки с телом, которое по всем объективным законам уже непригодно для употребления. На чем там проверяется истинная вера? На воскрешении Лазаря, кажется (Порфирий Петрович у Раскольникова именно насчет этого евангельского эпизода осведомлялся). Так вот мы сейчас уверуем – и воскреснем.

Ольбрыхский, который здесь присутствует, говорил ему как-то, что «Быть или не быть?» только где-то в девятнадцатом веке стали считать смысловой кульминацией «Гамлета».

Не в этом монологе суть. И не в решительном «Быть!», которое утвердилось на таганской сцене.

«Я есть!» – с таким настроем играет Высоцкий свою коронную роль двадцать седьмого мая. Он существует как абсолютная реальность, вне пространства и времени. Как-то отчужденно звучат в ушах речи партнеров, и видятся они все, как в тумане. У них – игра, у него – уже совсем другое.

Такой же «Гамлет» на следующий день. От повторения возникает эффект эха, и ему кажется, что это всё он либо вспоминает там, либо просто видит оттуда. При чем тут какие-то наркотики – они лишь химический способ перехода. И всегда можно вернуться.

Зал аплодирует стоя. Зрители подходят к нему один за другим, протягивают руки, пытаются коснуться. Тоже что-то такое почувствовали, и это не прощание – нет! Сейчас только всё и начинается. Притяжение земных желаний полностью преодолено. Оказывается, еще вчера он был молодым человеком, желавшим славы, любившим одних и ненавидевшим других, пытавшимся что-то доказать миру. А сейчас он сам этим миром стал, вобрал в себя всех и каждого…