Дети русской эмиграции - Л. И. Петрушева

Потом из Рени батарея перешла в местечко Чишмикиой. Это была какая-то дыра. Между гор. На припеке. Жара страшная. Но мне все это было ничего. Катался верхом. Ездил на батарею, стоявшую в нескольких верстах, тоже выставленную для аэропланов, которые сюда и не залетали. Вскоре мы уехали в Новочеркасск, где я поступил в Донской пансион. Приехал отец со всей батареей, которая шла в полном порядке. Хотя везде в полках офицеры и поснимали погоны и даже были устранены от власти полковыми комитетами, о которых в 8-й батарее не было и слуху. Батарея стала в Грушевке. Стали подходить Красная армия и отряды Голубова, с которым отец был знаком по корпусу и училищу (Михайловскому). Отец приказал поснимать с орудий и спрятать или выкинуть, сейчас не помню, что было и исполнено казаками, которые большею частью разъехались по станицам. Часть их была из Грушевской станицы.

Какого числа Голубов занял Новочеркасск, не помню, но помню, что это было вечером, часов в 5. Боя почти не было. На следующий день отец поехал к Голубову, который дал ему удостоверение. После чего красноармейцы его не трогали. Вышел приказ собраться всем офицерам в <нрзб.> здание. Считали это ловушкой, и идти туда было идти на верную смерть. Мать волновалась. Отец успокаивал, я ревел. Но все же отец пошел. Пришел через часа 2–3, за которые мать значительно поседела и похудела. Оказывается, Голубов спас всех пришедших офицеров. Ворвался с казаками, поругался с Подтелковым и сказал, что бойню устраивать не позволит. В эти дни все же много порасстреляли.

Дальнейшие события я не помню. Новочеркасск еще раз переходил из рук в руки. Дальше помню, когда Новочеркасск был в руках большевиков. С нашего чердака было хорошо видно, как обстреливали Кревянку. Наступило 23 апреля. Мои именины и памятный Дону день. Часа в 2 ночи началась перестрелка. Утром был взят Новочеркасск. День был солнечный, веселый. На душе было светло и радостно. У меня за всю жизнь было только один раз на душе так хорошо и радостно. Вскоре приехал отец. Страшные минуты переживали, когда опять чуть-чуть Новочеркасск не пал. Потом я поступил в корпус. Несколько раз корпус собирался эвакуироваться.

И наступил декабрь <19>19-го года. По Ермаковской улице тянулись беспрерывные обозы. Корпус со дня на день ожидал выступления. Погода мрачная, и грязь по колено. На душе, как в гробу, тоскливо. 21 декабря день моего рождения. Я утром, попрощавшись с отцом и матерью, пошел в корпус; там объявили, что кто хочет отступать с корпусом, тот пусть придет к 5–6 часам, и корпус пойдет пешком на Старочеркасск.

Когда я подходил домой, то встретил знакомого офицера, который сказал, что если я хочу отступать, то чтобы пришел на вокзал, он и отец будут там. Мать заволновалась. Ты простужен. Куда ты пойдешь, проч<ее>, в общем оставила дома. И я остался без особого сопротивления, чего не могу себе простить до этих пор. В тот день я отца видал последний раз. После этого я ничего о нем не слыхал. В общем, пропал без известия.

Мы переехали на другую квартиру. Большая часть вещей осталась. В ночь на 25-е вошли красные.

Летом я жил по станицам у знакомых казаков, а зимой в Новочерк<асске>, и единственной моей мечтой было удрать из России. Летом в <19>22 году я выехал в Новороссийск с очень незначительной суммой денег. Там случайно познакомился со служащим Центросоюза, который меня и устроил в это учреждение рассыльным. Я зарабатывал так, что мог довольно прилично жить, и все приглядывался, как бы задать стрекача. И случай скоро представился.

Из Новороссийска уходил пароход «Темис» с беженцами, греками. Я, приодевшись оборванцем, протискался на палубу с беженскими сиротами. Хотя раз меня и выставили, но я попытался другой раз и остался на «Темисе». Доктор Иванов хорошо описывает это путешествие в «Казачьих думах» № 12–15, если не ошибаюсь.

Вышли из Новор<оссийска> 29 или 24 августа, не помню точно. Стояли в Анапе 3 дня, кормили плохо, давали маленький кусочек хлеба на день, наверное, 1/12 или 1/15 кило. Когда приехали в Ковак, то нас поставили в карантин. Стояли 15 дней. Я случайно познакомился с арендатором парохода. Он, узнав, что я сын донского офицера, принял во мне участие и предложил остаться у него на корме, где были капитанские каюты. Я согласился. Он меня одел, кормил; я помогал работать что мог. Мыл посуду, вытирал и прочее. Познакомился с контрольным офицером, французом, который говорил по-русски лучше меня. Он обещал помочь в розысках отца. Расспросил меня об вооружении Красной армии, какие силы в Новороссийске и т. д.

Когда кончили карантин, «Темис» подошел к Константинополю; съезд на берег был строжайше запрещен даже капитану, сошли только арендатор и его переводчик. Я хотел удрать, но меня отговорил капитан, говоря, что он может поплатиться, что у него сбежал из-под его покровительства человек с парохода.

Кому нужно было, все удрали, а я отправился путешествовать по белу свету, пока меня не устроил один знакомый в школу.

Королев И. Т.

Мои воспоминания с 1917 года

В 1918 году я учился в 1 классе Донского кадетского корпуса. Когда большевики наступали на Новочеркасск, то наш корпус пошел на Старочеркасск. Под вечер 25 декабря мы вышли из Новочеркасска. Когда мы пришли в Старочеркасск, не знаю, но мы там пробыли, кажется, сутки и двинулись дальше в Кущевку. Приходилось идти по колено в грязи. Но вот мы перешли через дряхлый и дырявый мост, и остановился наш корпус в одном училище. Там нас накормили, и мы более или менее обсушились. Кажется, наутро мы пошли на станцию, где сели в вагоны товарные. Хорошо не помню. Проехали мы ст<анцию> Тихорецкую и приехали в Екатеринодар. Мы, кажется, ехали в вагонах 3 суток. Когда мы приехали в Екатеринодар, нас поместили в одном театре. Одно еще забыл сказать, что когда мы пришли в Кагальницкую станицу, нас угостили горячим супом и салом, во все время только первый раз. У меня была в этой станице бабушка, и я на 1-й день Рождества Христова пришел к ней; но, войдя в дом, я сначала не заметил, что у них были похороны. Меня, моего брата и одного товарища накормили и повели, показали, где лежала покойница. Я был очень взволнован, но нечего было делать, и