Записки о виденном и слышанном - Евлалия Павловна Казанович

Таберок села что-то бренчать на рояле и, между прочим, арию из «Травиаты»: «Пропали все мои надежды…»101 Настенька все время сидела довольно угрюмая и молчаливая, но тут она вдруг запела на этот мотив: «Чем я виновата, что люблю солдата, и в такую стужу…» Надо было видеть и слышать, как она это пела! Голоса у нее никакого, слух весьма средний, на лице – маска непроницаемости, недоступная ни смеху, ни улыбке. Так как на дворе сделалось довольно холодно и мы все ежились, Настенька сидела, закутавшись в платок, с посиневшим носом, и тянула свою «и в такую стужу»… Не знаю уж, был ли это экспромт по случаю холода или она знала слова раньше, только все мы так и покатились при первых звуках ее голоса, а Настенька продолжала с тем же серьезным, невозмутимым видом, уставившись в одну точку и как-то жалобно, по-волчьи, изнутри, и чем больше мы хохотали, тем жалобнее и тягучее становился ее голос, тем с большим чувством выговаривала она: «Чем я виновата, что люблю солдата, и в такую стужу…» Барышня уж давно не могла играть от смеха, а Настенька все пела.

20/VI. Я все время присматривалась к церковно-приходскому учителю Таберко. Крестьяне и мальчуганы говорили мне, что он дерется, сам Таберко с гордостью показывал похвальные листы свои, полученные из инспекции за прекрасное ведение школьного дела, и все это настраивало меня подозрительно. Но теперь я убедилась, что это, в сущности, добрейший и очень мягкий человек, пропитанный насквозь убеждением в святости звания учителя. Правда, оно переплетается в нем с другим убеждением – что детей надо держать в строгости, что они должны бояться учителя и только тогда из них можно сделать что-нибудь доброе, и он к этому стремится. Он считает, что учитель – это носитель света знания, добра и благочестия, и сам ведет себя действительно безукоризненно, являя добрый пример как детям в своих детях, так и взрослым в самом себе. Если он и дает детям подзатыльники – я не думаю, чтобы они были сильными и жестокими, так как человек этот по натуре не способен быть грубым, сказать грубое слово. Это нелепое убеждение в необходимости строгости и страха в деле воспитания – только результат темноты, недостатка знаний и, может быть, собственного воспитания в семинарии, не отличающейся, как известно, особой мягкостью нравов. Как учителя – я, конечно, предпочла бы для детей другого, но как друга взрослых крестьян – лучше Таберки желать нечего; он никогда никому не отказывает в своей помощи и совете, всегда очень вежлив и добр со всеми и, повторяю, по убеждению служит примером всего лучшего. Чудный человек его жена и прекрасные дети.

Вчера я ходила на Гуреевку разыскивать некоего Серафима Коновалова, по Романову, а по-местному – Серафиана Коновальчикова. Я его не застала дома, так же как и другого старика, интересного, как говорили, по говору. А сегодня со мной отправилось все семейство Таберок с племянницей. Серафиана мы застали, только не люблю я ходить по делу в компании, да еще когда члены ее берутся мне помогать. Так и тут ничего не вышло; каждый объяснял по-своему наш визит, но все объяснения, верно, кроме недоумения, ничего не оставили в душе Серафиана и других крестьян, подошедших к нам. Все же он обещал прийти ко мне в воскресенье, и тогда потолкуем.

Мужик он симпатичный; хоть и неграмотный, да, видно, бывалый; несколько раз плавал на плотах по Днепру до Херсони [так!] и охотно говорит и рассказывает обо всем, что спросишь. Небольшого роста, сухощавый, черный, с маленькими живыми глазками, он похож на цыгана. Жена его, говорят, еще интереснее и живее его.

Гуреевка – это самая молодая часть Озеран, отселившаяся после большого пожара и имеющая вид новой деревни. Широкая улица, застроенная только с одной стороны; мало деревьев; только середина улицы разъезжена, а по бокам травка; Друть отходит довольно далеко; в конце деревни – заросли кустарника с криницей, возле которого [так!] изломанное деревянное распятие прекрасной работы, со следами облезшей краски; вероятно, оно было когда-то в костеле.

Перпендикулярно Гуреевке идет основная часть Озеран, собственно, село, от которого, теперь уже в виде продолжения Гуреевки, т. к. я начала с нее, тянется улица с общественными учреждениями: монополией102, банком, приходской школой и церковью. Все это заканчивается усадьбой Кутаёвых с большим по обе стороны дороги садом, огороженным забором, и внутри забора – вековыми липами. На улице возле сада возвышаются пирамидальные тополи, придающие особенно красивый вид Озеранам и церкви, рисующейся на фоне сада, когда к ним подъезжаешь издали.

Параллельно этой улице, но ближе к Друти и начиная от сада, тянется третья часть Озеран, так называемая «сялѝба», где стоит земская школа и живу я; так что кусочек от меня до Серафиана равен приблизительно 2½ верстам. Селиба – выселок озеранцев, которым стало тесно на селе, и по возрасту старше Гуреевки. В ней уже имеются настоящие огороды и садики.

Приходская школа в Озеранах основана еще при Екатерине II, в 1791 году, как гласит прибитая к ней доска. Таберко говорит, что основателем ее был римско-католический монастырь (или братство) «регулярных каноников»103. Старое здание не сохранилось. В 1837 году школа была отстроена ими заново, и в здании этом помещается и поныне школа, несмотря на то что оно уже сильно обветшало и грозит завалиться. Таберко полагает, что в 1839 г., т. е. в год уничтожения унии, школа была отобрана Синодом в свое ведение, но до 1861–63 года в ней преподавали еще учителя из поляков.

Не знаю, насколько верны эти исторические справки; за что их купила, за то и продаю.

Весь этот край был когда-то заселен поляками. На месте теперешней церкви стоял костел, тоже обращенный в 1839 г. в церковь. В примыкающей к церковной ограде части кутаёвского сада лежит высокая груда обломков кирпича от костела, начинавшегося когда-то строиться вместо прежнего деревянного, но не был доведен до конца. Крестьяне сохранили дурное воспоминание о времени этой постройки, когда беременных женщин и стариков заставляли таскать по сходням кирпичи под самую крышу или, выстроив их в виде живой лестницы, передавали через их руки страшные тяжести кверху; войт104 стоял тут же с кнутом и подбодрял вялых и слабых… «Мноhӑ тады народу пирамёрлӑ», – говорят крестьяне.

Романов говорил Таберко, что в казенном лесу, примыкающем к Святому, или Крушиновскому, озеру, помещался когда-то, по указаниям, не знаю откуда им добытым, польский скит тех же регулярных каноников,