Искусство как выбор. История моей жизни - Зельфира Исмаиловна Трегулова

Годлевскую с ее невероятной пунктуальностью и блестящим французским. Она и завершила эту работу после моего перехода в Третьяковскую галерею, а я приехала в Монте-Карло на открытие этой потрясающей выставки, на которую галерея предоставила панно Шагала для Еврейского театра. Пратт со своими связями смог получить для экспонирования в Монако работы Шагала и Пуни из Центра Помпиду в Париже, работы художников авангарда из Музея современного искусства в Салониках (собрание Костаки) и из Музея Тиссена-Борнемиса из Мадрида, картины Малевича и Кандинского из семьи Нахмад[64]. Но все равно на выставке царили панно Шагала, и на открытие приехали две его внучки, с которыми я тогда познакомилась, – Мерет и Белла Майер. В конце экспозиции был установлен электронный стол, в который загрузили изображения всех произведений на выставке, и каждый, кто принимал участие в торжественном открытии, мог выбрать самые впечатлившие его работы и составить список своих приоритетов. Выставку открывал князь Альберт, и мне выпала честь рассказывать ему про панно Шагала для Еврейского театра. Как и в прошлый раз, он очень внимательно слушал, а потом, подойдя к виртуальному столу, немедленно выбрал все семь панно как самые главные для него работы на выставке. Мне было очень приятно, что его так впечатлил этот цикл, являющийся подлинной вершиной творчества великого художника, создавшего тогда, в 1920 году, в холодной и голодной Москве свой главный шедевр, в котором наиболее точно выразил свое художественное кредо. В день открытия Мерет Майер пригласила меня позавтракать с ней следующим утром – мы жили в одной гостинице. За завтраком она попросила меня как директора Третьяковской галереи сделать одну вещь, которая кажется ей чрезвычайно важной. Я пообещала, и вот что она сказала: «Панно Шагала для Еврейского театра за двадцать четыре года объездили весь мир, но их никогда не показывали все вместе в Москве. Обещайте мне, что вы никогда больше не будете выдавать их на выставки и что вы создадите зал Шагала в постоянной экспозиции Третьяковской галереи, где эти панно будут представлены для ваших соотечественников, для которых их сделал сам мастер». И я вдруг поняла – Мерет Майер абсолютно права, за эти годы панно побывали в сорока пяти местах экспонирования, только в Нью-Йорке – дважды, но за десятилетия, прошедшие с момента завершения их реставрации, они ни разу не были показаны в Москве! И я обещала ей, что выполню ее просьбу.

Нам удалось в 2016 году отремонтировать зал номер 9 в Новой Третьяковке и представить в этом огромном, залитом светом пространстве все панно и картину «Над городом» – еще один шедевр Шагала, созданный в годы работы в России. С тех пор панно покинули этот зал только один раз – когда мы делали ремонт кровли и вся анфилада оказалась закрытой, – в это время мы показывали их на прекрасной выставке Шагала в Палаццо делла Раджоне в Мантуе, где они висели в огромном зале с итальянскими фресками XIII–XIV веков. До сих пор зал Шагала – мой любимый на Крымском Валу. Попадая туда, в особенности в солнечный день, я испытываю состояние абсолютного счастья и каждый раз открываю для себя все новые и новые детали в этих невероятных панно, о которых в своей жизни много писала и говорила.

Эпилог

Приступаю к последним страницам этой книги, которую хочу завершить рассказом об одном из самых важных в моей жизни дней. Наступил 2015 год, прошли традиционные январские каникулы, мы все вернулись к работе, благо количество проектов на этот год в РОСИЗО было изрядным и они множились и множились. В один из январских дней мне позвонил Владимир Ростиславович Мединский и попросил подойти на какое-то мероприятие в Российскую государственную библиотеку. Я пришла, поприсутствовала на презентации, а потом проследовала с министром в маленькое кафе где-то в дебрях переходов Пашкова дома. Он сел за столиком напротив меня и сразу, без обиняков, предложил занять пост генерального директора Третьяковской галереи.

Это было для меня абсолютной неожиданностью. За месяц с небольшим до этого, в декабре 2014-го, я была в Санкт-Петербурге на Днях Эрмитажа и юбилее Михаила Пиотровского, несколько раз разговаривала с Ириной Лебедевой, тогда директором Третьяковки, один раз даже пригласила ее пообедать вместе – мы уже активно начинали работать над выставкой Гелия Коржева, которая должна была при участии РОСИЗО состояться в Третьяковке в 2016 году, и Ирина Владимировна согласилась предоставить для нее самый главный, 60-й зал на Крымском Валу. Я обратила внимание, что на самом важном мероприятии в Эрмитаже она пыталась поговорить с представителями Министерства культуры о покупке нескольких работ из собрания Леонида Талочкина. Это приобретение было условием передачи в дар галерее основной части знаменитой коллекции работ художников-нонконформистов, которую Талочкин собирал всю жизнь, – заканчивался тот самый 2014 год, когда государство выделило министерству рекордный миллиард рублей на закупку произведений. Я видела, как напряженно идет этот разговор, понимала, что настойчивость Ирины Владимировны вызывает раздражение, но я не представляла себе, что ситуация с внутренним конфликтом между ней и Минкультом зашла так далеко – было много других обстоятельств, которые в дальнейшем сыграли решающую роль в отношении к Лебедевой, в том числе и невысокая посещаемость и не самые лучшие финансовые показатели.

Не скрою, каждый раз, когда я оказывалась в Новой Третьяковке на Крымском Валу, я задавала себе вопрос – кто-нибудь когда-нибудь расколдует это пустующее здание и наполнит его жизнью или оно обречено принимать то относительно небольшое количество зрителей, которое приходит туда? Как я потом узнала, в 2014 году его посетило 232 тысячи человек, а уже через пару-тройку лет мы нарастили это число до миллиона.

Как опытный музейный менеджер, я видела огромные неиспользуемые возможности этого великого музея, хранящего шедевры русского искусства, пропагандировать которое – в лучшем понимании этого слова – я стремилась всю свою рабочую жизнь, но я никогда не примеривала этот музей к себе, именно поэтому предложение Владимира Ростиславовича ввергло меня в состояние шока. Отвечая на мой первый и главный вопрос, он объяснил мне, какие вопросы есть у Министерства культуры, у соответствующих департаментов правительства и членов попечительского совета к нынешнему руководству музея, я очень хорошо их запомнила и старалась потом по мере возможностей не наступать на эти грабли. Но времена меняются, вызовы и зоны риска – тоже.

Было очень сложно дать немедленный ответ – при всей лестности предложения и престижности той позиции, которую мне предлагал министр, я остро ощущала ответственность за те проекты, которые инициировала в РОСИЗО и которые нужно было, в случае перехода в Третьяковку, переключать на сотрудников, но главное – я понимала масштаб тех вызовов, которые встанут передо мной, как только я перешагну порог галереи в качестве ее директора. И понимала, что если я принимаю это предложение,