Петер Энглунд - Первая мировая война в 211 эпизодах

Как обычно, он искал ответы на свои вопросы за чтением книг. За последние полгода он перепахал историческую литературу, книги о революциях (разумеется, о Великой французской, но еще и о революции 1848 года), о борьбе за власть между Марием и Суллой в Древнем Риме и тому подобное. Он все сидел с карандашом в руке, что-то помечал, размышлял, а в это время вокруг него Россия распадалась на части. Ему казалось, что он нашел очевидные параллели в фазах французской и русской революций. Что делали умные люди в тогдашней Франции? Да, они успели покинуть страну до начала террора, а потом, после падения Робеспьера, возвратились назад. Следовательно, надо переждать период распада, а потом вернуться обратно, когда жизнь снова нормализуется. Именно так он и надеялся поступить. Поэтому он и отправился добровольцем на этот фронт. Военная форма — его убежище.

Салоники произвели на него гнетущее впечатление. Отчасти видом сожженного города: “Никогда не видел разрушений такого масштаба”. Километры сгоревших домов. Гражданское население — греки, турки, евреи, албанцы — жили “как нищие в палатках или деревянных сараях посреди развалин, в которые превратились их дома”. А отчасти — настроением в союзнических войсках: он очень скоро понял, что началось моральное разложение и что “все возненавидели этот фронт”. Бои случались редко, зато болезни, и главным образом малярия, косили людей тысячами. В фешенебельных ресторанах рядом с солью и перцем на столах обычно ставили стаканчики с таблетками хинина. Солдаты-отпускники часто устраивали разные бесчинства, а в офицерских столовых то и дело вспыхивали потасовки между представителями разных армий. Последнее особенно шокировало Лобанова-Ростовского. Ничего подобного он прежде не видел. Враждовали обычно одни и те же: британцы, сербы и русские дрались с французами, итальянцами и греками. Где-то высоко в горах сбрендивший французский полковник провозгласил собственную карликовую республику, чеканил собственную валюту и выпускал свои почтовые марки.

Расчеты Лобанова-Ростовского не оправдались. Революционные потрясения ощущались даже на Балканах. Особенно после того, как до них докатилась новость о том, что большевики взяли власть в свои руки и вчера в Брест-Литовске начали с немцами переговоры о перемирии. После этого атмосфера в батальоне накалилась. Солдаты и унтер-офицеры ворчали, бурчали, перечили, не повиновались приказам, опаздывали на построение. Часовые спали на посту. Офицеры сомневались, надо ли выдавать боеприпасы личному составу. А сам Лобанов-Ростовский попал под обстрел. После этого случая его перевели в другое место и назначили командиром роты связи.

Именно эту роту он и вел сейчас через горы, направляясь к русской дивизии, стоявшей у озера Пресба. И единственная дорога, ведущая туда, пролегала через 1800-метровый перевал Писодери. Начало, как уже было сказано, оказалось удачным. Но выше лежал снег, и узенькая, извилистая тропа обледенела. Лобанов-Ростовский услышал позади себя крики и, обернувшись, увидел, как одна повозка, запряженная лошадьми, соскользнула вниз и свалилась с обрыва. Когда они добрались до обломков, одна лошадь уже погибла. Вторую он сам вынужден был пристрелить. Через какое-то время тропа сделалась столь крутой, что изнуренные лошади не могли идти дальше, и солдатам самим пришлось тащить повозки, продвигаясь вверх, метр за метром. Семьдесят мулов, нагруженных телеграфным оборудованием, справлялись лучше. Но у них не было навыка подобного восхождения, и двое из них все-таки скатились вниз. Время шло, и рота растянулась в длинную, тонкую нить солдат, повозок и вьючных животных, которые медленно карабкались вверх, к перевалу.

После обеда пошел снег. Они еще не миновали перевал. Лобанов-Ростовский верхом на коне патрулирует растянувшуюся колонну. К шести часам вечера они добираются до вершины. Уже смеркается. Он видит, как на заснеженном поле у дороги солдат пытается заставить своего мула сдвинуться с места. Несмотря на все его усилия, упрямое животное стоит на месте. Лобанов-Ростовский говорит солдату, что подождет рядом с мулом, а солдат пусть идет за подмогой.

Лобанов-Ростовский все ждет и ждет. Но никто так и не приходит. Что случилось? Они что, решили бросить его? Или не могут его найти в сумерках и снегопаде? И что ему теперь делать? Для Лобанова-Ростовского этот год стал годом разочарований и неудач, но сегодняшний день — хуже не бывает:

За всю войну я редко когда чувствовал себя более несчастным. Дул резкий ветер. Сгущался туман, скрывая окружающие горы. Скоро наступит ночь, а я сижу здесь один-одинешенек и держу на привязи мула.

Наконец он услышал в темноте голоса и откликнулся. Это были отставшие от колонны солдаты со своими повозками. Они помогли ему с мулом. Около двух часов ночи последняя повозка миновала горный перевал.

Среда, 5 декабря 1917 года

Паоло Монелли взят в плен на Кастельгомберто

Еще вчера он почувствовал, что конец близок. Единственный и бесповоротный. Еще не известно, чем закончится это сражение, но надежда на счастливый исход тает с каждым часом. После ураганного огня, после газовой атаки, после угрозы окружения, провалившегося контрнаступления, после беспорядочного ближнего боя Монелли и его рота отступили и заняли позиции несколько ниже, в лесу на Кастельгомберто. Но с восходом солнца австрийские ударные группы атакуют и это место. “Настал час. Час, который я предвидел, пусть против своей воли, с самого первого дня на войне. Словно все прошлое, с его борьбой, страданиями и усилиями, сосредоточилось в одном решающем трагическом мгновении”.

Холодно, снежно, темно. Монелли и его солдаты мерзнут, они проголодались, хотят пить. Вчера им пришлось так поспешно отступать, что они не успели ни поесть то, что уже было приготовлено, ни взять припасы с собой. Страх и неопределенность велики. Они не знают, с какой стороны враг. Монелли посылает патруль, чтобы связаться со своими войсками, которые должны/могут находиться слева, но патруль не возвращается. Спать не придется. У них есть гранатомет, и они стреляют вслепую в темноту. У них десять ящиков снарядов, и они хотят скорее покончить с ними, прежде чем начнется новое наступление. А кроме того, почему это враг должен спокойно себе почивать, в то время как они не спят?

Светает. Едва рассвело, как австрийские пулеметы начали обстреливать их позиции. Потом пошли в ход гранаты. Все заволокло дымом. Он ест глаза и уши. Положение становится безнадежным. Положение уже безнадежно. Рота истаяла, голодна и почти безоружна.

Они сдаются. Австрийские солдаты окружают их.