«Ваш Рамзай». Рихард Зорге и советская военная разведка в Китае. 1930-1932 годы. Книга 2 - Михаил Николаевич Алексеев

связям Коммерсант мог собирать сведения о людях, которых можно было бы привлечь к сотрудничеству с разведкой. Но в силу уже упоминаемых личных качеств самостоятельно завербовать человека он был не способен. И в-третьих, благодаря занимаемому им солидному коммерческому положению, Коммерсант мог способствовать резидентуре в легализационном отношении.

При этом ценность Коммерсанта как агента возрастала благодаря его безупречной репутации в глазах общества и полиции: никому в этой среде его подлинные политические взгляды не были известны».

Таким образом, Коммерсант был потенциально ценным агентом, только нужно было рассмотреть его возможности и соответствовавшим образом их использовать, чего, к сожалению, сделано не было.

Войдт сотрудничал исключительно по идейным мотивам. Попытки заинтересовать его материально не только не дали бы никаких положительных результатов, но оказали бы совершенно противоположное действие: его это бы просто оскорбило. Да он и не нуждался в деньгах.

В Справке спецархива от 18 апреля 1957 года отмечалось о существовавших подозрениях о наличии связей Гельмута Войдта с немецкой разведкой.

«Подозрения о связях его с немецкой разведкой основывались на следующем:

а) Несмотря на большие возможности, „Коммерсант“ ничего серьёзного нам не давал и, следовательно, ничем особенно не рисковал; к тому же, денежное вознаграждение за услуги не получал и не претендовал на него;

б) По сообщению одного из наших источников, все работники отделения АЭГ, в том числе и „Коммерсант“, давали обязательство немецкой разведке о своём сотрудничестве с ней;

в) В 1934 году „Коммерсант“ высказывал клеветнические обвинения по адресу Коминтерна, а также интересовался работой нашей рации в Тяньцзине, о чём ему не положено было знать».

О «клеветнических обвинениях по адресу Коминтерна» в Центр доложил всё тот же «Абрам» (Я. Г. Бронин) после разговора с Гельмутом Войдтом, а о проявленном им интересе к работе радиостанции в Тяньцзине проинформировал все тот же «Пауль» (К. М. Римм).

Совершенно надуманные подозрения, так как на протяжении многих лет Войдт знал отдельных работников токийской резидентуры Зорге и шанхайской Бронина без каких-либо последствий для деятельности нелегальных резидентур.

5.4. Новые и старые японские источники

В течение 1932 г. Зорге неоднократно возвращался к факту отъезда Ходзуми Одзаки из Шанхая и каждый раз высоко оценивал его работу.

В феврале 1932 г. Зорге в своём организационном письме в Центр охарактеризовал также и состояние работы с японскими агентами, которое в силу целого ряда обстоятельств, независящих от Рамзая, оставляло желать лучшего. Одновременно Рихард Зорге высказал своё отношение к Одзаки.

«В отношении работы и развития нашей фирмы за последнее время произошли следующие изменения. Наша работа на севере, т. е. в Му[кдене], вследствие строгих мер контроля и ухудшающихся условий связи не расширилась. Хорошее начало там не могло получить дальнейшего развития. Мы ещё месяц будем производить изыскания и накапливать опыт, дабы через месяц быть в состоянии сделать окончательный вывод относительно возможности поддержания связи с Мукденом. Может быть, это дело себя совершенно не оправдает. К этому следует добавить, что мы здесь, на месте, потеряли чрезвычайно ценного человека. Он на нашей схеме обозначен под № 6. Он должен переменить место жительства как раз в такое серьёзное время. Может ли он в ближайшее время вернуться, трудно сказать. Имеется возможность использовать здесь, хотя и не с таким успехом как № 6, ист. 27, если мы придём к заключению перебросить его с севера на юг».

И здесь же: «№ 6 является человеком, о котором уже говорилось выше. Он в качестве журналиста имел связи до консула своей национальности и до атташе. Он был очень надёжным, так как, если бы этого не было, мне давно пришёл бы конец. Я с ним начал работать вскоре после провала нашего 55. Он также связал меня с человеком № 27. К сожалению, ему пришлось оставить этот город. Его ведомство его отослало, вероятно потому, что оно ему больше не совсем доверяло. Его уход для нас большая потеря, которую мы не можем возместить в ближайшее время». Под №№ 6 и 27 у «Рамзая» проходили Ходзуми Одзаки и Тэйкити Каваи, соответственно. № 55 в этом письме им был обозначен Гинити Кито. Отъезд Одзаки из Шанхая в такой критический момент не мог не повлиять на качество информации Зорге, особенно на первых порах.

Показательны в характеристике Зорге слова о том, что Одзаки был отозван из Шанхая, так как его «ведомство» – редакция – «ему больше не доверяло». Не доверять же Одзаки могли только в том случае, если была известна его связь с компартией Китая (или людьми близкими к партии), или же при наличии подозрений о существовании такой связи.

В «Тюремных записках» Зорге дважды подчеркнул о своём неведении о связях Одзаки с компартией Китая: «Он явно имел тесные связи с Китайской коммунистической партией, но я в то время почти не знал об этом, нет, фактически ничего не знал». И далее:

«Если бы я знал, что Одзаки имеет тесные связи с коммунистической партией Китая, несомненно, я колебался бы, поддерживать ли с ним столь тесные взаимоотношения. И, может быть, оставил бы мысль о дальнейшем использовании Одзаки».

Но Зорге в момент знакомства об этом не знал, а узнал позже, видимо от самого Одзаки, когда его отправляли из Шанхая. Однако все эти «знания» и рассуждения не остановили Зорге при восстановлении связи с Одзаки в Японии.

Одзаки покинул Шанхай, по словам Зорге, 29 января 1932 года. Возможно, это произошло на день или два позже, так как последняя информация, полученная от японского атташе, была отправлена из Шанхая 1 февраля 1932 г. И как только стало известно об его отъезде, Зорге приступил к настойчивому поиску нового японского информатора.

Наконец 14 марта он отправил в Центр телеграмму со ссылкой на «новый японский источник». Копия телеграммы была по резолюции Берзина разослана Ворошилову, Тухачевскому, Егорову и Артузову. Следующая телеграмма от «японского информатора» была доложена Зорге 4 апреля 1932 года. Большинство из этих телеграмм, как и в случае с Одзаки, были разосланы военному руководству страны и в ИНО ОГПУ.

Этим «новым японским источником» был Хисао Фунакоси. Сын владельца предприятия по производству соусов в префектуре Окаяма, он вырос, как было сказано в полицейских материалах, «в строгой домашней обстановке». После окончания литературного факультета университета Васэда в Токио Фунакоси в 1925 г. приехал в Китай, где работал в газете «Шанхай майнити», издававшейся на японском языке, затем в шанхайском отделении информационного агентства «Симбун рэнго цусинся» («Рэнго Цусин»).

Фунакоси не смог даже в малой степени, по оценке Рамзая, заменить Одзаки, хотя информация, полученная от нового японского агента, регулярно докладывалась военному руководству страны. Так, в августе 1932 г. Рихард