«Верный Вам Рамзай». Рихард Зорге и советская военная разведка в Японии. 1939–1941 годы. Книга 4 - Михаил Николаевич Алексеев

другими предметами мелкого обихода. Я часто ходила с такими узелками вообще, так что такая ноша в моих руках никогда не вызывала подозрений. Для целей маскировки я завела кур, которыми любовались полицейские, у которых я спрашивала, где можно найти для них корм. Было и так, что однажды я встретилась с таким драгоценным узелком с полицейским в не совсем подходящем мне районе. Я ему сказала, что купила корм для кур, который у меня действительно был поверх чемоданчика. Наши чемоданы я часто возила в Тикадзаки (Тигасаки. – М.А.) на поезде, в авто, на трамвае и никогда не вызывала ни малейшего подозрения. Я придерживалась такого закона: держаться проще, свободнее и открыто, не прячась от людей. Когда я иду бывало с чемоданчиком, то зайду в одну лавочку, в другую, что-нибудь куплю из продуктов, поставлю чемоданчик на пол, а что купила, положу сверху и прохожу мимо полицейских, а то и подойду спросить их что-либо. Я же знала, что полицейские ищут тех, кто прячется больше, чем надо».

Во время работы Клаузена Анна, Вукелич или «Гертруда» вели скрытное наблюдение из окна за подходами к дому с целью предупредить какое-либо неожиданное и нежелательное посещение. «Всегда, когда я работал, – отмечал Клаузен, – моя жена сидела у окна и смотрела из-за занавески, не идет ли кто-нибудь. В доме БРАНКО наблюдал БРАНКО. У ГУСТАВА следила его жена. Слуг мы держали только на половину дня, так как я обычно работал после полудня и вечером. Когда я выезжал с рацией к ГУСТАВУ или БРАНКО, я никогда не ехал туда прямо, а менял такси по пути. Иногда заезжал в универмаг или немецкий клуб и пр.

Но главное – у меня была хорошая легализация. Несколько раз переодетый полицейский заходил к нам в дом, чтобы узнать, чем я занимаюсь. Свой передатчик после работы я разбирал на части. За полчаса до начала работы я собирал его. Антенны у меня были комнатные».

Анна время от времени выходила во двор и на улицу, якобы чтобы погулять с собакой. «Если Фриц (Анна знала псевдоним мужа. – М.А.) должен был выполнять свою работу днем, – отмечала Анна, – то я заранее уже подготовляла повод, чтобы послать прислугу куда-нибудь подальше. Когда Фриц работал, я охраняла его так, что он мог спокойно работать. Я наблюдала из окна и время от времени выходила как будто гулять с собакой. Таким путем я осматривала все подозрительные места, где могли бы укрыться полицейские. Однажды было так: во время работы Фрица пришел полицейский. Наша квартира имела три выхода: через один я прошла в сад, откуда вышла к посетителю, поговорила с ним и пошла открывать другую дверь: Фриц за это время успел спрятать аппарат. Собака для меня была необходима. Я имела предлог часто выходить с ней, гулять около дома в любой час днем и ночью и осматривать все, что нужно. Я заходила в заднюю улочку, где стоят мусорные ящики (а они мне были часто нужны, когда Фриц, исправляя аппарат, должен был выбрасывать мелкие части)». Клаузен особо ценил роль Анны в обеспечении его работы: «Мы часто слышим о храбрости советской женщины во время войны. Но она несравнима с тем, что сделала моя жена. Девять лет без перерыва она должна была охранять мою работу, быть готовой каждый час, каждую минуту ко всяким неожиданностям».

Клаузен пришел даже к категорическому заключению: «Необходимо, чтобы с радистом была всегда его жена».

Каждого члена резидентуры преследовала опасность обнаружения компрометирующего материала, в том числе в ходе случайной проверки на улице или на дому. В этом Клаузен, пожалуй, был самым уязвимым. От него требовалась большая собранность и внимательность. По его словам, у него было несколько опасных эпизодов. Один из них произошел осенью 1937 г.: «Я, как обычно, взял такси по соседству, чтобы отправиться на радиосеанс с Москвой и, прибыв к дому Вукелича где-то около двух или трех часов дня, обнаружил, что исчез большой черный бумажник, который я положил в левый карман брюк. Я пулей вылетел обратно на улицу, однако такси уже исчезло, в бумажнике находились 230 иен в японской валюте, мое водительское удостоверение с фотографией, а также написанный Зорге по-английски финансовый отчет, который мы должны были отправить в Москву. Его нужно было сфотографировать в доме Вукелича. Все остальные зашифрованные сообщения, к счастью, были тщательно упрятаны в моей старой черной сумке. Я, должно быть, забыл бумажник в машине, поскольку был уверен, что доставал и открывал его. Конечно, я не помнил номера этой машины. Я не знал, что мне делать, и потому сказал Вукеличу, что потерял бумажник и большую сумму денег, и попросил совета. Он был болтлив по натуре, и я боялся, что он расскажет Зорге о финансовом отчете, а потому не сказал ему о нем. На следующий день я набрался дерзости и сообщил о моей пропаже в департамент потерь и находок при городской полиции. Я сказал, что потерял некоторую сумму в японской валюте, мои водительские права и пачку бумаг, написанных по-английски. Бумажник так и не нашли, и в течение нескольких дней я пребывал в состоянии постоянного беспокойства»[429].

Был еще один случай, о котором Клаузен также упомянул: «1 сентября 1938 г. я работал в доме БРАНКО. Днем я поехал в немецкий клуб на своей машине, оставил ее в саду клуба и отправился на такси к БРАНКО. Рация и шифрованные телеграммы были при мне в небольшом чемодане. В этот вечер я не мог наладить хорошей связи с Висбаденом и решил остаться в доме БРАНКО до 3-х часов ночи. Но в эту ночь мне не повезло. Начался тайфун. Дом болтало как при землетрясении. Окна вылетели. Нам с БРАНКО пришлось их вставлять. О работе не могло быть и речи, так как электричество было выключено. В 8 часов утра к БРАНКО приходила его прислуга для уборки. Мне надо было покинуть дом до ее прихода. Я не мог достать такси на улице, так как почти все деревья на улице были повалены ветром. Крыши домов и всевозможные предметы валялись на улице. Так как немецкий клуб был недалеко от дома БРАНКО, я отправился туда за своей машиной. Мы договорились с БРАНКО, что встретимся на углу, недалеко от его дома, и он передаст мне рацию. Мы так и сделали, и я поехал домой. По пути у Роппонги полицейский приказал мне остановиться и спросил у меня визитную карточку. Я дал ему ее, он извинился и отошел.