Вадим Кирпиченко - Разведка: лица и личности

А ведь было у нас и интернациональное воспитание, и дружба народов, но что-то не получилось. Пример такой дружбы я нашел в моем альбоме периода учебы в Институте востоковедения — это фотография четырех девочек, живших вместе в комнате общежития в Алексеевском студенческом городке: русской Вали Андреевой, узбечки Дильбар, татарки Иры Мангутовой и испанки Терезы, изучавшей к тому же китайский язык. В нашем институте учились представители всех национальностей Советского Союза и даже привезенные в СССР дети испанских республиканцев. Кроме Терезы была еще одна испанка… Но лучше по порядку…

В 1982 году мне случилось присутствовать на приеме в советском посольстве в Мехико. Я стоял в компании сотрудников посольства. Вдруг в зале появилась красивая женщина с черными, пышными, ниже плеч волосами, с большими выразительными глазами. Не заметить ее было нельзя, так как она была на голову выше остальных представительниц женского пола, в основном невысоких мексиканок. Спрашиваю местных коллег: «Что это за яркая птица?» «А это, — отвечают, — местная поэтесса, испанка, поддерживающая тесные связи с советским культурным центром». Испанка же стремительно направляется к нам, обнимает меня и вопрошает: «Какими судьбами, Вадим?»

Первая мысль: «Опасность! Опознали! Кто это? Под какой я здесь фамилией?» Соображаю, что нахожусь здесь под своей фамилией и, следовательно, никакого конфуза быть не может. А испанка продолжает расспросы. Постепенно начинаю понимать, что это Кармен, подруга Терезы, учившаяся в институте на одном с нами курсе, на турецком отделении.

Попутно поясню, что выезды за границу под другой фамилией вызывались не какими-то супершпионскими обстоятельствами, а желанием спокойно получить въездную визу, ибо моя фамилия к тому времени приобрела уже нежелательную известность.

Жизнь Кармен — настоящий роман в духе папаши Дюма. Уже после окончания института она отыскала в Мексике своего отца и, оставив в Союзе семью (мужа и сына), уехала за океан, но не просто, а с приключениями.

Тем для расспросов оказалось множество. Через два дня я побывал у нее в гостях, куда она пригласила несколько близких ей людей. Признать в этой даме прежнюю Кармен было очень трудно. В институте она была самой тощенькой и казалась даже прозрачной от худобы, а тут предстала в облике яркой красавицы. Среди многочисленных воспоминаний о друзьях и знакомых, о жизни в общежитии и разных забавных случаях Кармен напомнила и то, о чем я уже забыл. «А помнишь, — говорила она, — как на первом курсе в самом начале учебного года твою будущую жену выгнали с лекции? „Девушка в красной кофточке, — сказал тогда заведующий кафедрой основ марксизма-ленинизма Романов, — немедленно покиньте аудиторию и идите болтать в коридор!"» Действительно, был такой случай.

Удивительные все же бывают встречи, учитывая громадность дистанции от Алексеевского студгородка до Мехико и в пространстве, и во времени (пролетело тридцать лет!).

Теперь в одном из моих фотоальбомов несколько страниц посвящено встрече с Кармен Кастальотте, а в домашней библиотеке имеются два томика ее стихов. При общении с Кармен мне показалось, что сердце ее находится не в Азербайджане, где, по всей видимости, живут ее первый муж и сын, и не в Польше, где она жила со вторым мужем, не в Испании, где она родилась, и даже не в Мексике, где она сейчас живет, а в далеких Сокольниках, где находился Институт востоковедения и прошла ее молодость.

Вот фотографии моей тетки Марии Петровны Анкировой, женщины одинокой, нервной, имевшей в молодости неистребимую тягу к перемене мест. В первую мировую войну, совсем еще юной девушкой, она убежала на фронт медсестрой. Эта тема нам хорошо знакома: и мои сверстницы, и подруги детства тоже убегали из дома на фронт в 1941–1945 годах. На одной из фотографий тетка, очень молоденькая и хорошенькая, снята в платье сестры милосердия, а на груди у нее следы двух выскобленных Георгиевских медалей. Медали на фотографиях тетка уничтожила в 1937 году в целях безопасности. Поистине безграничная наивность по отношению к НКВД!

После окончания войны Мария Петровна ездила в Туркмению и в Крым подрабатывать на сборе фруктов, работала медсестрой на Шпицбергене, подвизалась и в качестве актрисы в знаменитой тогда «Синей блузе», ставившей в 20-х годах революционные пантомимы и что-то из Маяковского. Это была своего рода «живая газета» в танцах, песнях и стихах на все актуальные темы внутренней и международной жизни. На двух фотографиях тетка стоит в первом ряду «синеблузников», самая маленькая и самая веселая, а средний в ряду — сам Лев Борисович Миров, ставший знаменитым конферансье.

Была тетка еще и заядлой физкультурницей, и когда в 1931 году учредили знак «Готов к труду и обороне СССР», она получила его одной из первых. Эта реликвия тоже каким-то чудом оказалась в моем архиве. Орденов тогда еще было мало, и спортивные значки изготавливали на Монетном дворе по той же технологии, что и правительственные награды, из серебра и под номерами. Теткин номер — 43, а 44-й должен был быть у всесоюзного старосты М.И.Калинина, который получил этот знак вслед за ней. Но Михаил Иванович, понятно, уже не прыгал и не бегал, и выдали ему сей знак из уважения к власти.

Когда я демобилизовался из армии в конце 1946 года, тетушкина микроскопическая комната на короткое время, до поступления в институт, стала и моим пристанищем. Находилось теткино жилище не где-нибудь, а в самом Сивцевом Вражке, переулке, который по частоте упоминания в отечественной литературе стоит на одном из первых мест. До сих пор целы этот четырехэтажный дом № 14 и небольшой сквер перед ним. Он совсем не похож на розовый домик с мезонином, описанный Ильфом и Петровым, но мне всегда казалось, что именно дом № 14 и послужил прототипом общежития имени монаха Бертольда Шварца. Во всяком случае, я уверял своих знакомых, что живу в том самом доме, где потрошились стулья из гарнитура тещи Кисы Воробьянинова.

Именно Мария Петровна приобщила меня к большому искусству. Первые оперы и балеты я слушал и смотрел не где-нибудь, а в Большом театре. Дело в том, что в доме № 14 жила некая дама — концертмейстер Большого театра, которой тетка регулярно красила волосы, получая в качестве платы за труд театральные билеты.

Да, каждый входит в храм искусства своим путем.

Среди всех изобретений, обогативших человечество и вооруживших его достоверной и разнообразной информацией, самым удивительным и ценным после изобретения письменности я считаю изобретение фотоаппарата. От него пошло уже все остальное — и кино, и телевидение, и прочее из этой области.