Дэниел Киз - Множественные умы Билли Миллигана

– Валяйте, рассказывайте, – заинтересовался писатель.

– Денни не собирался прыгать с обрыва. Он просто шел наверх, где цветы крупнее.

Учитель прошел вперед, показывая писателю дорогу, по которой шел Денни, и дерево, за которое он ухватился. Писатель посмотрел вниз. Если бы Денни прыгнул – наверняка разбился бы.

– У Рейджена и в мыслях не было что-то делать с теми охранниками, – сказал Учитель. – Разбитый стакан предназначался для него самого. Он знал, что Билли предали, и собирался покончить с собой.

Миллиган поднял руку, чтобы показать, что Рейджен держал острый край стакана на уровне своего горла, а всем показалось, что он угрожает им.

– Рейджен собирался перерезать себе горло и покончить со всем.

– Но зачем ты сказал доктору Колу, что поломаешь ему кости?

– На самом деле Рейджен хотел сказать: «Подходите, доктор Кол. Вы первый увидите, как я сломаю несколько костей». Я не хотел обижать этого маленького человечка.

– Не переключайся, Билли, – сказал автор. – Мне нужен Учитель. Мы должны работать, твоя история очень важна.

Билли кивнул.

– Этого я и хочу, – сказал он. – Чтобы мир узнал.

Лечение продолжалось, продолжалось и давление на администрацию клиники. Двухнедельный контракт Билли с персоналом был возобновлен. Привилегии медленно возвращались к нему. «Коламбус диспэч» продолжала печатать враждебные статьи о Миллигане.

Юристы штата в ответ на газетные статьи требовали провести слушание. Когда Стинциано и Болл узнали, что пишется книга о Миллигане, они ввели билль 557, предусматривающий, что преступники – включая признанных невиновными по причине безумия – не имеют права иметь деньги, которые они могут получить за рассказы о своей жизни или о совершенных ими преступлениях. Слушания по этому биллю в Комитете по законотворчеству должны были начаться через два месяца.

• 4 •

К июню, несмотря на сложности в лечении, вызванные постоянными нападками в прессе, Билли оставался спокойным. Ему разрешили самостоятельно гулять по территории клиники, но не ходить в город без сопровождения. Продолжались терапевтические сеансы с доктором Колом и занятия живописью. Но и писатель, и доктор Кол согласились, что в Учителе произошли заметные изменения. Его память уже не была столь точна. Он стал таким же манипулятором, как Аллен, и таким же асоциальным, как Томми, Кевин и Филип.

Учитель рассказал писателю, что однажды, когда он работал над радиотелефоном Томми, он вдруг услышал свой громкий голос: «Эй, что это я делаю? Ведь радиовешание без лицензии незаконно». Потом, не переключаясь на Томми, он сказал: «Черт подери, а мне-то какое дело?»

Он был потрясен и обеспокоен своим новым поведением. Умом он мог поверить, что эти личности – он теперь стал говорить «личности», а не «люди» – действительно были частью его. И вдруг впервые, не переключаясь, он стал чувствовать, как они. Это было реальностью. Он становился общим знаменателем всех двадцати четырех личностей, а это делало его не Робином Гудом и не Суперменом, а вполне обычным, необщительным, нетерпеливым, манипулирующим людьми, ярким и талантливым молодым человеком.

Как и предполагал доктор Джордж Хардинг, цельный Билли Миллиган, вероятно, будет меньше суммы его составляющих.

Почти в то же время Норма Дишонг, отвечающая за процедуры Билли в первой половине дня, почувствовала, что она больше не хочет вести Миллигана. Никто из других техников-психологов не хотел заниматься его случаем. Наконец Ванда Пенкейк, новенькая на отделении интенсивной терапии, хотя и проработавшая уже десять лет в клинике, согласилась заменить Норму.

Молодая «разведенка» с квадратным лицом и короткой, коренастой фигурой с трепетом подошла к своему новому пациенту.

– Когда я впервые услышала, что его положат сюда, – призналась она позднее, – я подумала: этого еще не хватало. Я до смерти боялась его, начитавшись газет. Ведь он насильник, к тому же вспыльчивый.

Ванда была одной из тех, кто не верил во множественные личности. Но после того как Миллиган пробыл у них несколько месяцев, она перестала его бояться. Он сказал ей то, что говорил всем женщинам на отделении: не нужно беспокоиться, если когда-нибудь он переключится на Рейджена, – Рейджен никогда не обидит женщину или ребенка.

Ванда ладила с ним, время от времени приходила в комнату, и они долго разговаривали. Миллиган даже стал ей нравиться, и она поверила, что он – страдающая множественная личность. Она и сестра Пэт Перри защищали Билли от враждебно настроенных сотрудников клиники.

Ванда Пенкейк познакомилась с Денни, когда увидела, что он лежит на кушетке, пытаясь оторвать пуговицы со стеганой виниловой спинки. На вопрос, зачем он это делает, он ответил детским голосом:

– Хочу их оторвать.

– Перестань! А кто ты?

Он засмеялся и стал сильнее дергать пуговицу.

– Я Денни.

– Если ты не перестанешь, Денни, нашлепаю по рукам!

Он поднял голову, посмотрел на нее, сделал по инерции еще несколько рывков, но когда она подошла ближе, остановился.

В следующий раз она увидела Денни, когда тот кидал одежду и некоторые его личные вещи в мусорную урну.

– Что ты делаешь?

– Да вот, выбрасываю.

– Зачем?

– Они не мои, мне таких не надо.

– Не нужно этого делать! Отнеси их в комнату, Денни. Денни ушел, оставив вещи в урне, и Ванде пришлось вынуть их и отнести в его комнату.

Несколько раз она заставала его за выбрасыванием вещей и сигарет; порой другие люди приносили обратно вещи, которые он выбросил в окно. Потом Билли всегда спрашивал, кто забрал его вещи.

Однажды Ванда принесла свою полуторагодовалую племянницу Мисти в комнату отдыха, где Билли как раз рисовал. Когда он наклонился к ней и улыбнулся, она отпрянула и заплакала. Билли печально посмотрел на нее и сказал:

– Ведь ты еще слишком мала, чтобы читать газеты, да? Ванда посмотрела на пейзаж, над которым он работал.

– Замечательно, Билли, – сказала она. – Ты знаешь, мне бы хотелось иметь один из твоих рисунков. У меня не много денег, но если ты нарисуешь оленя, маленькую картинку, я заплачу.

– Я нарисую что-нибудь, – ответил он. – Но сначала я хотел бы нарисовать портрет Мисти.

Он начал рисовать Мисти, довольный тем, что Ванде понравилась его работа. Она была практичная, с ней легче было говорить, чем с большинством других. Он знал, что Ванда разведена, у нее не было детей, она жила в трейлере недалеко от своей семьи, в маленьком городке в Аппалачах, где и родилась. Она была не особенно образованная, с жестким, «приземленным» характером. Когда Ванда улыбалась, у нее появлялись ямочки на щеках и взгляд становился очень внимательным.