Женщины Гоголя и его искушения - Максим Валерьевич Акимов

Мог ли Гоголь при иных обстоятельствах своей жизни, отличных от тех, что явились в реальности, прийти к чему-то подобному, что удалось Льву Толстому? Это вопрос в высшей степени риторический. Понятное дело, что Гоголь и с самого начала был иным, он и развивался по-иному, и жил иначе, и разум имел совершенно не похожий на тот, что был у Льва Николаевича, но Николай Васильевич в любом случае мог попытаться уйти от прошлого, имел право на вторую попытку. Однако те люди, к которым тянулся Гоголь, – графиня, которую он, на беду свою, полюбил, и духовно-именитый человек, которому он чуть позже доверился, да и прочие столичные персоны, окружавшие его, стали препятствием на пути к действительному совершению второй попытки. И Гоголь не смог её реализовать.

Он не отыскал прозрения, да и не сумел удержаться на той тонкой грани, и, окончательно потеряв равновесие, попал в давно знакомый контур, в давно изъезженный маршрут, пустился по кругу, но теперь круг замкнулся и начал стремительно сжиматься. В жизни Гоголя теперь будто прокручивался дурной повторяющийся сон, он всё бился, всё силился создать по-новому, переделать, спасти второй том поэмы. Бывали моменты, когда казалось ему, что просветление близко, что поэма почти готова или готова вовсе, но потом над головой его снова щёлкал какой-то сигнал, и Гоголь отправлялся по кругу, а тот, как было сказано, сжимался теперь, сжимался всё более стремительно и жестоко.

Глава двадцать третья. Маршрут замкнутого круга

После своего возвращения в Москву с одесской зимовки Гоголь находился в странном возбуждении, которое словно призвано было пересилить усугубляющуюся депрессию и боль. Так бывает, когда у человека все нервы напряжены, вся душа измотана, а он пытается шутить, быть непринуждённым, рассказывать забавные истории, и, главное, продолжать привычную жизнь, даже когда под ногами будто расползаются льдины, трескающиеся под силой упрямой стихии.

Начиналось лето, а это время года являлось, по обыкновению, периодом гоголевских разъездов и путешествий. Нынче Гоголь хотел продолжать своё привычное бытьё, не слишком засиживаясь в Москве и путешествуя по её окрестностям, где располагались дачи и имения его друзей. В течение следующих месяцев он будет беспрестанно перескакивать с одной льдины на другую, то есть приезжать то к Шевырёву, то к Смирновой, то к Аксакову, время от времени возвращаясь в дом графа Толстого, задерживаясь на несколько недель то тут, то там, и в каждом из своих пристанищ он, как и прежде, будет пытаться найти возможность писать, работать над вторым томом.

Имение, где жили Шевырёвы и где Гоголю выделили отдельный флигель, постаравшись создать хорошие условия, казалось бы, как нельзя лучше располагало к работе. Ничто здесь внешне не напоминало льдину, затерянную на просторах арктических морей. Здание господского имения, которое семейство Шевырёва называло на модный лад – дачей, картинно окружали старые сосны, источавшие аромат смолы и сладковатую терпкость, погода установилась превосходная, прислуга получила чёткие инструкции от хозяев дома – не беспокоить Гоголя, не входить без вызова, да и вообще не слоняться возле флигеля.

Гоголь был благодарен за гостеприимство и постарался снова засесть за дело, опять углубиться в изматывающую работу. Николай Васильевич уже в который раз переделывал и переписывал второй том, будто распарывал по швам готовую уже вещь и принимался опять за шитьё.

Шевырёв вспоминал впоследствии: «Из второго тома Гоголь читал мне летом, живучи у меня на даче около Москвы, семь глав. Он читал их, можно сказать, наизусть по написанной канве, содержа окончательную отделку в голове своей» [406].

Да, Гоголь уже наизусть выучил текст, не умея ничего поделать с тем фактом, что сия вещь не может быть одобрена гением Гоголя. Самому ему был очень дорог этот текст, но выпустить его в печать он не мог… а нам придётся разобраться наконец, почему именно не мог он этого сделать.

В череде летних визитов Гоголя первым номером, однако, должна была явиться встреча с Александрой Осиповной Смирновой.

После своего возвращения из Одессы Гоголю очень захотелось увидеть Смирнову, он искал её в Москве, но оказалось, что Александра Осиповна отбыла в своё подмосковное имение. Николай Васильевич мигом собрался, но для визита к ней требовался какой-нибудь предлог, тогда Гоголь решил прибегнуть к помощи брата Смирновой Л.И. Арнольди и уговорить его ехать за компанию. Тот согласился, и Гоголь был рад, очень рад.

Впоследствии Арнольди так вспоминал этот эпизод: «Сестра моя переехала в подмосковную, в 25 верстах от Коломны. В одно утро Гоголь явился ко мне с предложением ехать недели на три в деревню к сестре. Я получил отпуск, и мы отправились. Гоголь был весел во всю дорогу и смешил меня своими малороссийскими рассказами; потом, не помню уже каким образом, от смешного разговор перешел в серьёзный» [407].

«Подмосковная деревня, в которой мы поселились на целый месяц, очень понравилась Гоголю, – вспоминал далее Арнольди. – Дом прекрасной архитектуры, построенный по планам Растрелли, расположен на горе; два флигеля того же вкуса соединяются с домом галереями; посреди дома круглая зала с обширным балконом, окруженным легкою колоннадой. Направо от дома стриженый французский сад с беседками, фруктовыми деревьями и оранжереями; налево английский парк с ручьями, гротами, мостиками и густою прохладною тенью» [408].

С момента приезда на родину из Константинополя, в 1848 г., это было уже не первое посещение Гоголем его доброй приятельницы. Он встречался с нею несколько раз и в Москве, и в Петербурге, успел погостить и в другом её имении – в Калужской губернии, с удовольствием и теплотой играл с её детьми. А после того как окончилась история с Виельгорской, Николай Васильевич опять потянулся к Александре Осиповне и будто снова разбудил в себе что-то, жившее прежде.

Свидетелем одной из встреч Гоголя и Смирновой, происходившей в это время, стал Сергей Аксаков. Сыну своему Ивану Сергей Тимофеевич написал тогда с некоторым удивлением: «…В присутствии Александры Осиповны [Гоголь] ничего не видит, не слышит и ни о чём, кроме неё, не думает». И далее: «Гоголь в её присутствии – описать невозможно» [409].

Что-то вновь затеплилось в сердце Гоголя, но вскоре вынуждено будет погаснуть, ведь Александра Осиповна уже не в состоянии была ответить на гоголевские чувства.

Нынче, приехав в гости, Гоголь предложил Смирновой послушать те главы поэмы, которые он считал почти готовыми. Брат Смирновой, ставший свидетелем данного момента, описал это так: «Сестра была не здорова, и чтобы рассеять её, Гоголь сам предложил прочесть окончание второго тома «Мёртвых душ», но сестра откровенно сказала Гоголю, что ей теперь не до чтения и не до его сочинений. Мне показалось, что он обиделся этим