Анри Труайя - Екатерина Великая

Сегюр торопится возвратиться во Францию, чтобы на месте увидеть благотворное действие свободы. К тому же, как ни странно, он беспокоится за судьбу семьи в это бурное революционное время. Екатерина приказывает вручить ему паспорта и дает прощальную аудиенцию. «Скажите королю, что я от всей души желаю ему счастья, – говорит она Сегюру. – Мне тяжело видеть, что вы уезжаете: лучше бы вы остались рядом со мной и не искали бурь, о размахе которых, может быть, и не догадываетесь. Ваша склонность к новой философии и свободе, возможно, приведет к тому, что вы поддержите дело народа; это меня рассердит, потому что я останусь аристократкой – таково мое ремесло. Подумайте об этом, ведь вы увидите очень взбудораженную и очень больную Францию». – «Именно этого я и опасаюсь, сударыня, – отвечал Сегюр, – но именно это и заставляет меня туда вернуться».

Они расстались с грустью и чувством взаимного уважения. Однако развитие французской внутренней политики быстро заставило Екатерину сменить ее отношение к Сегюру на более жесткое. Она так отзовется о нем в одном из писем: «Есть человек, которому я не могу простить его выходки: это Сегюр. Пфуй! Он лжив, как Иуда».[145] И еще: «С одними он выдает себя за демократа, с другими – за аристократа… К нам сюда приезжал граф де Сегюр… Теперь это уже Луи Сегюр, он болен национальной немочью».

Надо любой ценой оградить Россию от революционной французской проказы. Уже 3 ноября 1789 года новый поверенный в делах Франции в Санкт-Петербурге господин Женэ[146] пишет в донесении графу Монморену: «Здесь принимаются самые разумные меры предосторожности, дабы помешать распространиться на Россию тому брожению, которое выматывает Францию и доводит ее до жестоких конвульсий. В государственных изданиях даются лишь очень короткие сообщения о наших внутренних делах; строго соблюдается правило, запрещающее говорить о политике в общественных местах… Эти разумные меры рассчитаны на то, чтобы сохранить самодержавие и спасти государство. Если русские крестьяне, у которых нет никакой собственности и которые все сведены до положения раба, вдруг вздумают порвать свои цепи, то их первым порывом будет уничтожение дворянства, которое владеет всеми землями, и тогда эта столь цветущая страна вновь погрузится в чудовищное варварство».

Пока Екатерине нечего опасаться со стороны народа. Зловредные теории французских философов еще не проникли в головы безграмотных масс. Их идеал создан веками рабства. Русские трудятся и сражаются, причем успешно. Потемкин захватывает Бендеры и Аккерман, Суворов одерживает победы под Мартинештами и Рымником, австрийцы занимают Белград, Репнин берет небольшую крепость Хаджибей, ставшую впоследствии Одессой. Однако упрямые турки пока еще не собираются просить мира. 1790 год начинается для Екатерины с тяжелой утраты: в феврале умирает измученный и больной Иосиф II. Ставший императором брат Иосифа Леопольд Тосканский отнюдь не собирается проводить в отношении России дружескую политику своего предшественника. Он сближается с Пруссией и даже подумывает о том, чтобы заключить сепаратный мир с Портой. Неужели России придется одной бороться и против Турции, и против Швеции? А тут еще и принц Нассауский терпит жестокое поражение на море, у Швенкзунда, в тех самых водах, где он торжествовал победы в прошлом году. Стоит Пруссии перейти в наступление, и Санкт-Петербург будет потерян. В порыве отчаяния принц Нассауский просит об отставке с поста командующего и отсылает императрице полученные от нее награды, ибо не считает себя более достойным их. Екатерина не принимает ни отставки, ни орденов. «Бог мой, – великодушно пишет она принцу, – кто не терпел больших поражений в жизни? И у самых великих полководцев были неудачи. Покойный король прусский стал ведь великим после великого поражения… Все уже думали, что все потеряно, а ведь именно в этот момент он вновь громил врага». Этими словами Екатерина хочет убедить и поддержать как адресата, так и себя саму. Однажды утром вошедший к ней Безбородко застал Екатерину читающей «для укрепления душевных сил» Плутарха. Нередко она проводит целые ночи без сна. Ей кажется, что поражение в морском сражении у Швенкзунда предвещает ужасную развязку. Однако странным образом это несчастье оказалось благотворным. Унизив гордый русский флот, удовлетворенный Густав III заявляет, что он готов к примирению. К тому же все шведские политические партии торопят его покончить с бессмысленной войной. Екатерина соглашается обсудить условия достойного мира. Она не уступает ни пяди своей земли, однако признает новую форму правления в Швеции. Договор, содержащий такое соглашение, подписан 3(14) августа 1790 года в Вереле. Россия признает Густава III абсолютным монархом в его стране, при этом он получает немалое моральное удовлетворение и выходит победителем из переделки, исход которой был весьма непредсказуем. В письме к бывшей противнице он просит ее вернуть дружбу и забыть войну как «мимолетную грозу». Хороша же мимолетная гроза, которая длилась два года! С шутливой проницательностью Екатерина подводит итог войны. «Одну ногу из грязи мы вытянули, – пишет она Потемкину, – а когда вытащим и вторую, то пропоем Аллилуйя!»

Однако эта вторая «нога» завязла крепко. Побед давно не было. На протяжении нескольких месяцев русские войска безуспешно осаждают турецкую крепость Измаил. Король Пруссии Фридрих Вильгельм поощряет националистическое движение в Польше. Пользуясь трудностями России, он обещает польским патриотам помочь сбросить русское господство, вернуть им Галицию, отошедшую во время раздела к Австрии, и защитить в случае нападения. В марте 1790 года подписывается договор об оборонительном союзе между Пруссией и Польшей. Он явно направлен против России. Екатерине приходится молча сносить унижение. У нее нет возможности ответить. Сначала надо покончить с турками. И вот забрезжила надежда. Суворов берет Измаил после трех кровопролитных штурмов. Пятнадцать тысяч русских погибло во рвах крепости. «Гордый Измаил у ног Вашего Величества», – пишет Суворов императрице. Екатерина на седьмом небе от радости. Неужели это конец? Но нет, бои продолжаются. Она чувствует себя усталой, ведь ей уже шестьдесят лет. Она уже не верит в осуществление планов относительно Греции. Не верит, что ее внук Константин когда-нибудь станет императором Дакии. Ну что ж, зато благодаря ей, Екатерине, хоть Александр поцарствует в расширившейся, объединенной и сильной России. В Яссах предпринимаются робкие попытки переговоров. И та и другая стороны затягивают встречи. Каждая стремится утомить противника упрямством и спесью. Идут дни, гибнут люди, полномочные представители расходятся, потом встречаются вновь. Екатерина полна решимости не отдавать ни клочка завоеванной земли. Она не похожа на Людовика XV, упустившего владения короны в Америке. Россия стала частью ее самой, оторвать кусок от России – это все равно что заживо снять кожу с Екатерины.