Любовь Овсянникова - Шаги по земле

— Нашла, на что время тратить.

— Ужин на столе, — сказала я, лениво потянувшись.

— Ой, жарко, — мама присела на стул возле меня, защебетала о новостях: — Сейчас иду домой, вижу — на скамейке возле заборнивского колодца сидит какой-то парень. Так странно, как будто не знает, что это скамейка не для сидения. Да и мокрая она вся.

— Значит, не знает. Чужак, наверное.

— Ты читай, я папу подожду, — сказала мама и пошла на веранду, где в летнее время у нас была кухня. Скоро оттуда послышалось звяканье посуды — мама еще что-то готовила.

Я снова воткнулась в книгу, забыв обо всем. Тогда еще не было советского фильма с Михаилом Боярским и в моем воображении вставали и совершали безумно удалые поступки герои франко-итальянской экранизации 1961 года с Жераром Баррэ в роли Д’Артаньяна и Милен Демонжо в роли миледи де Винтер.

— Люба, выйди сюда! — услышала я встревоженный мамин голос и рванулась с кровати. — Тут тебя мальчик спрашивает, — добавила она, когда я появилась в веранде.

— Мальчик? — Я приостановила шаг. — Какой мальчик? — Я никого не ждала.

— Тот, что сидел у заборнивского колодца, — сказала мама.

Все еще ничего не понимая, я вышла на крыльцо. Под яблоней стоял Юра! Мой Юра! Он приехал.

Он нашел меня, не спрашивая дороги. Шел три километра, от самой станции, ориентируясь на детали из моих рассказов… Я была тронута! Это его мама видела у колодца. Бедный, он сидел и ждал, когда подойдут за водой, чтобы уточнить, тот ли это конец села, что нужно. А ведь надвигался вечер, и он был один в чужом селе, далеко от дома…

Вечером мы пошли на прогулку, я показала Юре клуб, танцплощадку и Анатолия Иванова, с которым опять танцевала вальс. По-прежнему он подбрасывал меня в воздух и ловил на свои сильные руки. Юра нисколько не нервничал, по двум годам тесного общения со мной зная, что я умею держать отношения под контролем, а людей — на расстоянии. Я познакомила Анатолия с Юрой, и тогда только он понял, что меня ждать не надо.

Утром мы купались в пруду, загорали, осматривали каменку и одиноко стоящую усадьбу, где жила Рая Иващенко, подруга, о которой я много Юре рассказывала. Домой вернулись к обеду. А тут нас ждал сюрприз: приехал Юрин брат, посланный матерью на поиски младшего сына. Она испугалась — вдруг проворные селянки женят его да и погубят навек.

Моя мама сготовила на обед вареники и разную вкуснятину из баклажан. А потом мы медленно шли на вокзал, я провожала гостей на поезд.

В конце третьего курса Юра сделал мне предложение. Можно сказать, что материально мы были независимы — оба получали повышенную стипендию, которой вполне хватало на питание, книги и кино. Одеваться у нас было во что, какое-то время на этом удалось бы продержаться. Жилье? Ну, тут мы, естественно, рассчитывали на Юрину комнатку в родительской квартире. Но я боялась так рано заводить семью, боялась детей, помехи занятиям, наконец, я просто не хотела шокировать своих родителей, которые, я знала, болезненно воспримут мой уход от них.

Появление первой внучки и кривые дорожки моей сестры они психологически не связывали со своим возрастом. Для них это явилось следствием папиного невнимания к семье и маминой невозможности в одиночку справиться с норовистой дочерью. Мое же замужество означало бы для них конец молодости, что им было тяжело сознавать. Я понимала это и хотела, стремилась подвести их под это событие мягко, без стрессов. Справедливости ради скажу, что скоро они и сами к этому пришли, ведь мои подруги уже давно имели детей. Это красноречиво свидетельствовало, что пора и мне обзаводиться семьей.

В моих родителях не ощущалась ревность старшего к младшему, уходящего к укрепляющемуся в жизни, несбывшегося к тому, что еще только идет к вершинам. Они не чувствовали себя ни отживающими, ни уходящими, ни несостоявшимися, но грустили о лучших годах, в таких трудах прожитых и так рано отлетевших. Пока жизнь налаживалась, а они собирались отдохнуть и пожить, незаметно подкралась зрелость. Грусть эта была тяжелой, требовала понимания и помощи.

И мы с Юрой решили отложить свадьбу еще на год, а за это время накопить денег на свадебные наряды. С этой целью Юра начал откладывать свою стипендию на депозит. Кроме того, два месяца летних каникул после третьего курса работал на шинном заводе, где выполнял тяжелые и вредные операции. Там ему хорошо заплатили.

О нашем решении я, конечно, сообщила родителям: мама тихо ликовала, папа горестно вздыхал.

А потом приехал демобилизовавшийся из армии Саша Косожид, уже поменявший фамилию на Пушкин — со своими надеждами, с предложением пожениться. Мы стояли у наших ворот и беседовали, а мама нервничала и то и дело выскакивала во двор. Саша ничего не замечал, а я вела разговор так, чтобы не дать ему сказать о будущем, что он хотел, ради чего приехал, а исподволь сообщить о Юре, о своем окончательном выборе. Долго мне это не удавалось — найти подход и мягкие слова. Наконец, я решилась.

— Это твое окончательное решение? — вдруг осевшим, неузнаваемо глухим голосом спросил Саша.

— Да, — сказала я.

— Проводи меня до дороги, — обронил он.

Он вел свой ИЖ-49, а я шла рядом. Слова иссякли, говорить было не о чем. Я чувствовала его подавленность, растерянность, обиду и свою вину — писала ведь, словно подавала надежду. Значит, обманывала? И неважно, что письма были дружескими, сдержанными, все равно в них чувствовалось неподдельное тепло, замешанное на большом доверии и интересе друг к другу. Не знаю, бывает ли, что в юности люди определяются с судьбой, никогда никого не обидев. У меня так не получилось. Саша, мой многолетний друг, моя гордость и человек, на которого я ровнялась, вырабатывая волю, меньше всего заслуживал такого отношения — и в этом была моя боль, унять которую могло только время. Последние шаги плечом к плечу, последние вздохи — рядом.

— Дай мне руку, — сказал он, и я почему-то протянула левую.

Саша низко склонился, чтобы не выдать подступившей обиды или растроганности, и надолго припал к ней поцелуем. А потом уехал от меня навсегда.

В эти каникулы мы с Юрой не виделись, только переписывались, да и то реже обычного — Юра уставал на заводе и мог писать мне только после работы.

Скажу, что за все время, проведенное вместе с ним, а это в общей сложности уже около 50-ти лет, я так и не привыкла к тому, что он — мой муж. В каждый новый день, открывая глаза и видя его, я ликую, словно от неожиданной встречи со счастьем, и ощущаю прилив благодарности в душе. С Юрой мне повезло, как, надеюсь, ему повезло со мной. У нас, разных по темпераменту и нраву, общие ценности и идеалы, общий взгляд на жизнь, на общество, на события. Нам чужда борьба за лидерство. Было время, когда я много и тяжело работала, казалась себе главной семьи, добытчиком, охранителем кого-то хрупкого, нежного, неприспособленного — таким тогда мне виделся Юра. Меня это не утруждало, а радовало, и я не предъявляла претензий, а принимала все с терпением и пониманием.