Повелитель камней. Роман о великом архитекторе Алексее Щусеве - Наталья Владимировна Романова-Сегень

от нее! – И он стукнул тростью об землю. – Только не сегодня, – добавил он, постепенно остывая.

Отец с сыном гуляли по городу, разговаривали, обсуждали ситуацию. Алексей Викторович поведал верному Мише, что, как только прочитал статью, сразу же написал опровержение, в котором кратко пояснил, что ему как члену Моссовета было поручено обследовать ход проектирования и строительства. Стапран и Савельев, по сути, не имели проектного опыта, и справиться им с таким объемом строительства было явно не под силу. Моссовет предложил Щусеву возглавить дело, но академик категорически отказался.

– Миша, ты ведь знаешь, что я не люблю работать с соавторами!

– Знаю, – улыбнулся Михаил, – ты всегда говоришь, что соавтор это архитектурная жена, с которой надо советоваться.

– Вот-вот, – пробурчал академик, – а тут целых две. Да и не нужно мне все это было, переделывать за кем-то… Огрехи все исправлять.

– Поэтому и последовало постановление Моссовета. Этих двух отстранили от проектирования, а тебя назначили.

– Конечно, так и было, не мог же я не подчиниться приказу. А до этого сколько отнекивался. Пока сам Каганович не подключился. Вот ведь Жолтовский, молодец, смог отбрыкнуться, а меня втиснули…

– Да и Стапрана с Савельевым оставили и дали им работу по проектировке интерьеров.

Сентябрьский день отметился теплым тяжелым дождем. Щусевы успели заскочить в первое попавшееся кафе.

– А раньше здесь трактир был, когда я еще из Петербурга приезжал в Москву работать. Перестроили, правда, все.

– Мы думали, ты ездишь возводить Марфу, а ты по трактирам, оказывается, ходил! – засмеялся сын.

Отец незлобно погрозил пальцем. «Хороший у меня сын, – подумал он, – умный, работящий, скромный. Моя поддержка. Неужто сможет отказаться от меня, если заставят… Нет! Он не откажется, даже если я буду его умолять об этом. И Маня не откажется». От этого вдруг стало на душе легко и спокойно.

– Ну, заглядывал несколько раз. Чаю попить. Или кофею. Как сейчас. Знаешь, как его отменно тут варили, несмотря на низкосортность заведения. Мда… Глядел я на всех этих людей – извозчиков, дворников, рабочих, и всех мне жалко отчего-то было. – Повелитель камней огляделся по сторонам, посмотрел на посетителей.

– А этих жалко? – спросил сын.

– И этих тоже жалко. А еще песня одна звучала, причем часто, я навсегда ее запомнил: «Шумел, горел пожар московский».

– А на чем она звучала?

– На оркестрионе. Это такая музыкальная машина, за стеклом вращались колокольчики.

Судьба играет с человеком,

Она изменчива всегда,

То вознесет его высоко,

То бросит в бездну без стыда.

Когда они с Мишей вернулись домой, с Петром произошла резкая перемена:

– Ну что, соскреб мое имя, Брунеллески?

– Откуда, Петенька?

– Так ведь статью в «Правде» я тоже подписал! Ха-ха! Ха-ха-ха!

Щусевское опровержение в «Правде» не опубликовали. А вот из-за письма Стапрана и Савельева у зодчего пошли крупные неприятности. Молниеносно, буквально на третий день, в газете появилась новая статья с подборкой писем от архитекторов, отреагировавших на публикацию «Жизнь и деятельность академика Щусева».

«Являясь несомненным мастером в прошлом, – писали архитекторы Лоповок, Тарасевич, Байдалинова, Олейник, Кастель, Ткаченко и Кутуков, – архитектор Щусев пошел по скользкому пути беспринципности в архитектуре. В его проектах и стройках нет идейности, принципиальности и подлинного творчества».

Архитектор Чечулин на первый план выдвинул проблему воспитания молодых советских специалистов.

– А Скулачев-то что пишет, подумать только! «Можно вполне обвинить Щусева в двурушничестве, ибо он заявлял, что социалистическое соревнование – для землекопов, а не для архитекторов». Да и хрен с тобой, товарищ Скулачев!

«В мастерской, строящей гостиницу “Москва”, – писал Чечулин, – Щусеву был доверен огромный коллектив молодых специалистов. Но он, видимо, не сумел оценить того высокого доверия, которое оказало ему государство, и поступил далеко не по-советски. Ущемление авторских прав молодых специалистов недостойно настоящего мастера».

– Это точно Чечулин пишет? Наш Дима? – прервал Щусев сам себя.

Чем дальше он читал текст статьи, тем шире у него становились глаза. Щусев был настолько ошарашен, что несколько раз вглядывался в подписи, а действительно ли это их фамилии, правда ли, что это писал один из бригадиров его мастерской Чечулин, ректор Всесоюзной академии архитектуры Крюков, орденоносец Рухлядев?..

Щусев схватил газету и стал рвать ее в клочья.

– Я вам покажу, «когда человек, подобный Щусеву, марает звание архитектора»! Вы у меня увидите «дутый авторитет Щусева»! Узнаете, как «он мог только нежелательно влиять на развитие нашего мастерства и прививать дурной вкус»! Как вы могли?! Совсем обалдели!

Все проектно-архитектурные мастерские срочно созывали собрания, на которых бесславили академика Щусева.

В родной мастерской Алексея Викторовича еще не было собрания, ждали Мастера, который ранее уехал по делам из Москвы, и никто не знал, вернулся он или нет. Но, видимо, так кипело и бурлило у его подчиненных, что все же решили не дожидаться руководителя, а начать клеймить его позором. К тому же кто-то сказал, что Щусев все-таки вернулся из поездки и просто не желает приходить на собрание.

Вся мастерская собралась на первом этаже. Председателем выбрали Бухтенко, говорливого и напористого малого, который, напустив на себя важный вид, начал собрание.

За отдельным столом, справа от председательского, сидел Щусев, но не Алексей Викторович, а его сын Михаил Алексеевич, рядом с ним усадили зятя Щусева – Виктора Александровича Артамонова, мужа Лидочки. Оба сидели с каменными лицами и без какой-либо вины во взглядах.

Многие рвались высказаться. Кто еще недавно прославлял своего руководителя, искренне считая его великим Мастером и с придыханием рассказывая знакомым, под чьим началом он трудится, сейчас словно участвовал в конкурсе на самую обличительную речь.

Пылая праведным гневом, участники собрания кидали в лицо Михаилу обвинения его отца во всех смертных грехах. Михаил Алексеевич, щуплый и еще не достигший тридцати молодой человек, внимательно и подолгу смотрел каждому выступающему в глаза.

– Следующий оратор! – провозглашал Бухтенко. – Давайте, Ростковский, расскажите, как с вами обращался ваш, с позволения сказать, руководитель.

– И ты здесь, Брут? – тихо произнес Михаил Алексеевич.

Ростковский услышал и в гневе обернулся:

– Мы не в Риме, знаете ли!

Ростковский из всех наиболее был интересен Мастеру, Алексей Викторович всячески его поддерживал и продвигал. И тем не менее Андрей Константинович громко и внятно рассказал о руководителе-узурпаторе, как тот на корню душил все его идеи. Возвращаясь на свое место, услышал от Михаила:

– Иуда!

И Ростковский вновь отозвался:

– Мы не в Гефсиманском саду!

Присутствующие на сей раз отреагировали злобным смехом.

Бухтенко предложил выступить Эстрину:

– Давай, Яков! Вспомни, как он тебя Спинозой обзывал.

– Не желаю, – неожиданно ответил Яков Львович, на что присутствующие мгновенно откликнулись:

– Это еще почему?

– Боитесь его?

– Да что он вам может