Джованни Казанова - История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 7

Ознакомительный фрагмент

Валенглар сказал с серьезным видом, что это путешествие получится, потому что судьба должна свершиться, а г-н Морэн сказал, что «Astra influant non cogunt»[5]. Мадемуазель была поражена, и я оставил их за обсуждением. Мы сели за стол.

Мы вернулись к обсуждению за десертом.

— Согласно гороскопу, — снова начала м-м Морэн, — король должен влюбиться в мою племянницу на ее восемнадцатом году: ей сейчас восемнадцать. Что делать? Откуда взять сотню луи, по меньшей мере, которые нужны, для этого путешествия? И, прибыв в Париж, она, что, пойдет к королю и скажет: «Вот она, я, сир»? И с кем она поедет? Не со мной же.

— С моей тетей Роман, говорит мадемуазель, краснея до ушей от бестактного смеха, который никто не мог сдержать.

— Между тем, — подхватила м-м Морэн, — это может произойти очень естественно, потому что м-м Варнье, которая живет на улице Ришелье, над кафе де Фуа, — твоя тетя. Она имеет хороший дом и знает весь Париж.

— Видите, — говорит Валенглар, — эти пути судьбы? Вы говорите о сотне луи. Вам нужно только двенадцать, чтобы отправиться нанести визит м-м Варнье, которая поселит мадемуазель; и когда она будет там, предоставьте остальное судьбе.

— Если вы отправитесь в Париж, — говорю я Роман, — не следует говорить о гороскопе ни вашей здешней тете, ни м-м Варнье.

— Я не буду ни с кем говорить, но поверьте мне, все это лишь красивая мечта. Я никогда не увижу Парижа, и еще менее того, Луи XV.

— Подождите секундочку.

Я беру сверток, где у меня спрятаны пятьдесят дублонов да охо , что составляет более ста пятидесяти луи, и передаю его Роман, говоря ей, что это конфеты. Она находит сверток слишком тяжелым, разворачивает и видит пятьдесят прекрасных медалей, в которых не признает монеты. Валенглар говорит ей, что они из золота, и м-м Морэн добавляет, что ювелир ей даст за них сто пятьдесят луи. Я прошу ее их сохранить и сделать мне вексель на эту сумму, имеющий хождение в Париже, когда она будет богата. Она возвращает мне сверток, заверяя в своей благодарности. Я был уверен в том, что она от него откажется, но был восхищен силой, с которой она удерживала слезы, сохраняя при этом улыбку на лице.

Мы направились в сад, где обсуждение гороскопа между м-м Морэн и Валенгларом возобновилось, а я от них отделился, увлекая мадемуазель за руку.

— Скажите мне, прошу вас, — говорит мне она, — не является ли все это дурачеством.

— Это серьезно, но все зависит от одного «если»: если вы не поедете в Париж, все это окажется впустую.

— Вы должны этому верить, так как без этого вы не захотели бы дать мне пятьдесят медалей.

— Не думайте об этом. Возьмите их сейчас же под секретом.

— Я вас благодарю, но почему вы хотите дать мне столь громадную сумму?

— В надежде, что вы почувствуете ко мне любовь.

— Если вы меня любите, зачем же мне противиться? Вам не нужно покупать мое согласие. Я вам, однако, благодарна. Я думаю о том, что для счастья мне не нужен король Франции. Если бы вы знали, к чему устремляются мои желания!

— Скажите. К чему?

— Иметь нежного супруга, достаточно богатого, чтобы не испытывать нужду в необходимом.

— А если вы его не любите?

— Порядочный и нежный, — как смогу я его не любить?

— Я вижу, что вы не знаете любви.

— Это правда. Я не понимаю этой любви, которая кружит голову, и благодарю за это Бога.

— Вы правы. Бог вас хранит.

— Вы считаете, что как только король меня увидит, он потеряет голову; это, говоря по правде, мне представляется химерическим, потому что, весьма возможно, он не сочтет меня дурнушкой, но я не верю ни в какую крайность.

— Вы не верите? Присядем. Представьте себе, что король воздаст вам такую же справедливость, как я. Дело будет сделано.

— Что вы находите во мне такого, чего нет у многих девушек моего возраста? Может быть, однако, что я вас поразила; но это убеждает лишь в том, что я была рождена, чтобы поразить вас, но не короля. Зачем вы собираетесь искать короля Франции, если любите меня сами?

— Я не могу сделать вас счастливой, как вы того заслуживаете.

— То, что вы говорите, вне очевидности.

— Вы меня не любите.

— Я уверена, что полюблю вас единственно, единственно став вашей женой. Тогда я верну вам тот поцелуй, которым вы меня наградили, и который мой долг мешает мне вернуть сейчас.

— Как благодарен я вам, что вы не вполне лишены чувства удовольствия, которое я испытываю вблизи вас!

— Наоборот, я очень рада, что нравлюсь вам.

— Позвольте, я приду повидаться с вами завтра рано утром и выпью кофе с вами, сидя около вас на вашей постели.

— Ах! Прошу вас даже не думать об этом. Я сплю вместе со своей тетей, и я встаю всегда раньше нее. Ах! Я прошу вас. Уберите эту руку. Ну, хорошо! Спасибо. Во имя Бога, кончайте.

Увы! Я кончил только повиновением. Но то, что делало меня счастливым в воображении, это то то, что по отношению ко мне она сохранила ту же нежность и тот же смеющийся вид, который освещал все время ее лицо. У меня был вид человека, испрашивающего и заслуживающего прощения, а у нее — что она сожалеет о невозможности позволить мне то, что я хочу. Я пошел в свою комнату, где нашел Манон, которая спарывала манжеты, и которая во мгновение ока меня утешила и затем ускользнула. Я раздумывал о том, что я никогда не получу от Роман сверх того, что уже имею, и что бесполезно добиваться большего, по меньшей мере если не хочу приступить к действиям, на которые толкает гороскоп.

Спустившись в сад, я попросил м-м Морэн прогуляться немного со мной. То, что я говорил этой почтенной женщине, чтобы убедить ее принять от меня сотню луи на путешествие ее племянницы, непередаваемо. Я твердил ей, что никто ничего не узнает, но все мое красноречие оказалось бесполезно. Она сказала, что если дело только в этом путешествии, судьба ее племянницы может свершиться, потому что она уже думает о способе помочь ей в этом, если ее муж согласится. Она изъявила мне, впрочем, глубокую благодарность и назвала свою племянницу счастливицей за то, что та мне так нравится. Я ответил, что она мне нравится настолько, что я уехал бы уже завтра, потому что предложение, которое я пытаюсь ей сделать, разрушит великое будущее, которое ей предрекает судьба.

— Я полагал, что буду счастлив просить у вас ее руки.

— Ее счастье, быть может, будет более прочным. Объяснитесь.

— Я не решаюсь объявлять войну предназначению.

— Но вы не уедете завтра?

— Да, мадам. Я буду у вас в два часа, чтобы проститься.

Объявление о моем отъезде сделало наш ужин немного грустным. М-м Морэн, которая, быть может, еще жива, была женщина с превосходным характером. Она решила за столом, что, поскольку мой отъезд есть дело решенное, и что я уеду, зайдя предварительно к ней, честь, которую я пожелал ей оказать, превращала все в церемонию, которая была мне неудобна, и мой отъезд явился решением спонтанным. Я сказал, что буду иметь, по крайней мере, честь проводить ее после ужина до ее дверей. И так и случилось. Валенглар ушел пешком, и м-ль Роман села мне на колени. Я стал дерзок; и она стала добра настолько, что я раскаялся в своем решении уехать; но дело было сделано. У ворот гостиницы коляска перевернулась, и кучер был вынужден остановиться на несколько минут. Я не мог понять, как ему удался такой переворот. Желая увидеть на физиономии ангела, могу ли я различить какие-то признаки моего счастья, я проводил их вплоть до их жилища и, без всякого хвастовства с моей стороны, я увидел грусть любви. Я поцеловал м-м Морэн масонским поцелуем [6], и она имела любезность посвятить через секунду свою племянницу, которая, наконец, дала мне, очень страстно, поцелуй, которого все время считала своим долгом избегать. Я вернулся к себе, полный любви, но без надежды, и разочарованный, когда увидел в своей комнате всех трех девиц. Мне нужна была лишь одна.