Овидий Горчаков - Пепел Красницы

Хатынь богата символами. Вот три березки. Их три, потому что каждый четвертый белорус погиб на войне.

В 1973 году, сразу после великой победы героического народа Вьетнама, я полетел в Ханой, а оттуда поехал на газике в освобожденные районы Южного Вьетнама, где все еще гремели пушки.

Из этой поездки я привез несколько блокнотов со следами красной пыли с дороги номер один, что тянется вдоль почти всей страны. Вот одна из записей.

«— Вот здесь, — говорит переводчик Хоан, — раньше был город. Город Ха Тинь.

Мы выглядываем из газика, озираемся. Кругом пусто. В других местах хоть руины остались, а здесь и руин нет — все давно заросло.

Нахожу Ха Тинь на карте, ниже 19-й параллели. На карте город Ха Тинь сохранился. Около трехсот километров к югу от Ханоя. Пять провинций отделяют Ха Тинь от столицы. Река, на которой стоит или, вернее, стоял город, впадает неподалеку в Тонкинский залив — Винь Бак Бо по-вьетнамски. До границы Лаоса за хребтом Туонг Шон — меньше полусотни километров.

Оглядывая пустырь, вспоминаю Хатынь, мемориал с колоколами. По ком звонят колокола? По тысячам белорусских весок, начисто спаленных — зачастую вместе с жителями — карателями СС, вермахта и полиции. Мне не приходилось бывать в Хатыни, но я помню Красницу живую и мертвую. Красница выжжена у меня в сердце.

Хатынь и Ха Тинь. Хатынь по-вьетнамски так и будет: Ха Тинь. Созвучные названия, одинаковые трагические судьбы. Селения-побратимы. И душа болит за Ха Тинь, за Сонгми, так же как болела она в июле сорок второго за Красницу.

Плакат на пустыре: „Нет ничего дороже свободы и независимости Родины!“ Какая сила духа!..

— Куда девались уцелевшие жители? — тихо спрашиваю я Хоана.

— Кто уцелел — ушел в глубь леса, — отвечает Хоан, который так отчетливо помнит улицы и площади живого, шумного, работающего Ха Тиня. — В банановые рощи, в болота.

Так было, помнится, в белорусском Полесье, где каратели сожгли все села и деревни от Мозыря и Калинковичей до Житковичей, Турова и Бреста, и полещуки ютились, голодая, в лесных лагерях.

На километровом столбе написано „Ха Тинь“, а города нет. Но будет, его наверняка восстановят!..»

Для этого нужна разрядка международной напряженности. И мы все делали и делаем для того, чтобы добиться такой разрядки. И сделать ее необратимой. Чтобы укротить навсегда огонь войны.

«Не забудем, не простим!» Этот девиз неразрывно связан с другим нашим девизом: «Никто не забыт, ничто не забыто!» Мы не можем, не имеем права забывать ни о жертвах войны, ни об их палачах и убийцах. Пока горит негасимый вечный огонь Хатыни. Приведу еще одну запись из вьетнамского блокнота:

«Река Бенхай. Граница Северного и Южного Вьетнама.

Бамбуковый шлагбаум преграждает нам путь. У переправы — длинная очередь грузовиков. В кузовах наших „ЗИСов“ — беженцы, возвращающиеся с братского Севера на родной Юг.

Спрашиваю через переводчика пожилую женщину-беженку, окруженную детьми:

— Что вы оставили на родине?

— Ничего, кроме родины.

Люди возвращаются на пепелище, в разоренное, заросшее сорняками гнездо, а в глазах у них светится радость. Дорога домой — дорога радости.

И я снова вспомнил Красницу…»