Григорий Волчек - Виктор Курнатовский

Однако бывали в жизни шенкурской колонии моменты, когда и марксистам и народникам приходилось объединяться для защиты своих гражданских интересов. Самодурство шенкурской администрации не знало пределов. Всякая жалоба, где говорилось о бесчинстве местных властей, направленная в Петербург или к архангельскому генерал-губернатору, либо перехватывалась в самом Шенкурске почтовыми чиновниками, либо оставлялась без последствий высшими инстанциями.

Не успел Курнатовский поселиться в Шенкурске и перезнакомиться со ссыльными, среди которых встретил двух единомышленников-марксистов — Машицкого и Ворпеховского, как к нему явился исправник. Он принес предписание, по которому ссыльным запрещалось во время прогулок переходить установленную для них в трех верстах от города границу.

— Распишитесь, господин Курнатовский, что читали, ознакомились, поняли.

— И не подумаю, — вспылил Курнатовский. — Вашу черту произвола соблюдать не собираюсь.

— Как вам угодно, — ответил исправник, — но если вздумаете перейти установленную границу, мы отправим вас в тюрьму вместе с ворами и бродягами.

— Ну и сажайте, а подписывать этой дурацкой и совершенно незаконной бумаги я не собираюсь.

Исправник ушел от него обозленный, а Курнатовский тотчас встретился с Машицким и Ворпеховским.

— Так что будем делать, товарищи, подчинимся, угодливо склоним головы перед урядником?

Тут же решили собрать совещание всех ссыльных. Народники, услыхав о том, что предстоит поссориться с начальством, замялись. Глава народников Водовозов долго ораторствовал о бесплодности коллективного протеста. И, наконец, предложил:

— Давайте бросим жребий, кому из нас расправиться с одним из шенкурских самодуров. Только это на них подействует…

Машицкий подтолкнул Курнатовского и шепнул:

— Не возражайте. Вы увидите, сколько храбрости у друзей Водовозова.

И действительно, народники один за другим стали выступать против плана Водовозова: «Ну, стоит ли жертвовать жизнью одного из товарищей за убийство шенкурского полицмейстера или исправника? Вот если бы убить архангельского губернатора…»

И Курнатовский и его товарищи прекрасно понимали, что все это пустая болтовня. В конце концов сами народники пришли к мысли, что коллективный протест в данном случае наиболее подходящая форма борьбы.

— Тогда, — сказал Курнатовский, — давайте точно назначим день и все вместе перейдем установленную для прогулок границу.

День был назначен. Как только солнце согрело землю, двинулись в путь, но, дойдя до границы, народники начали юлить: захотелось отдохнуть… Улеглись на землю, прошло полчаса… час…

— Что же, — сказал, наконец, Машицкий, — пора и в путь. Надо пройти еще верст пять-шесть.

— А, собственно, в каких целях нужно тащиться куда-то? — заявил Водовозов.

— Но ведь это ребячество! — вспылил Курнатовский. — Сидя здесь, мы можем сказать, что не нарушили правила, установленного этими негодяями, да и они сами не подумают подымать дела — так им удобнее.

— Но дальше мы, народники, — заявил Водовозов, — не пойдем.

Тогда Курнатовский и Машицкий (их третий товарищ — Ворпеховский, был болен) встали и двинулись дальше. Они долго гуляли и в город возвратились поздно вечером. А три дня спустя предстали перед шенкурским судом — их осудили на три месяца пребывания в тюрьме. Судья не преминул заявить, что столь мягкий приговор он выносит, принимая во внимание молодость и житейскую неопытность обвиняемых. А мог бы сослать в каторжные работы за сопротивление приказу властей.

Курнатовский и Машицкий обжаловали приговор в Петербургскую судебную палату. На этот раз ответ пришел необычайно быстро: решение суда оставить в силе.

Их поместили в грязную камеру шенкурского острога. Вместе с ними отбывали наказание несколько воров и конокрадов. Но сидели здесь и рабочие с лесопилок. Обитатели камеры встретили политических дружелюбно. Молодые социал-демократы не теряли времени даром: не умеющих писать и читать обучали грамоте, исподволь рассказывали об отношениях рабочих и хозяев, о том, кто такие капиталисты и пролетарии. Все было бы терпимо, но из-за тюремной сырости болезнь Курнатовского обострилась. Он начал быстро глохнуть и впал в обычное в такие периоды мрачное настроение. Начались сильные головные боли. Виктору казалось, что слух к нему уже никогда не вернется.

Кому нужен революционер, лишенный слуха, какую пользу принесет он делу?

Машицкий решил вывести своего друга из состояния отчаянной подавленности, и так как никакие увещевания на Курнатовского не действовали, Машицкий решил:

— Здесь нужна какая-то встряска!

Однажды ночью Машицкий вскочил на свою койку и на всю тюрьму закричал: «Караул!» Сбежались все: и начальник тюрьмы и надзиратели. С коек повскакали арестанты.

— Что с тобой случилось? — спросил выведенный из оцепенения Курнатовский.

— Случилось не со мной, а с тобой, — ответил Машицкий, наклонившись к самому его уху. — Всякий раз, когда ты, Виктор, начнешь хандрить или просиживать ночи без сна на койке, я буду кричать «караул».

Курнатовский рассмеялся. Смеялись и все собравшиеся. Даже начальник тюрьмы ушел из камеры, милостиво улыбаясь. С этого дня Курнатовский стал чувствовать себя легче.

Когда он вместе с Машицким покинул тюрьму, на Улицах Шенкурска уже лежал снег.

Зима пролетела быстро: Курчатовский много занимался, читал. К большой радости ссыльных, через Архангельск наладилось поступление нелегальной литературы. Городские власти оставили политических в покое: не до того — кутили и бесчинствовали с купечеством.

Но вскоре этот зыбкий покой нарушила запоздалая, но тяжелая весть, которая пришла из далекого Якутска. Группа ссыльных революционеров, протестуя против отправки без теплой одежды в самые северные, холодные районы, заперлась в одном из домов Якутска. По приказу местных властей солдаты якутского гарнизона осадили дом. Среди политических ссыльных были убитые, тяжело раненные, а некоторых казнили по приговору военного суда за сопротивление власти. Прав оказался шенкурский судья, говоривший о «мягком» приговоре. Распоясавшиеся царские охранники по своему произволу чинили суд и расправу над неповинными людьми. Якутское дело не осталось незамеченным. По всей России прокатилась волна протестов против якутской бойни. Много писали об этом деле и в зарубежной печати.

В Якутске пострадали главным образом революционные народники. Но против произвола царских слуг выступили все честные борцы с царизмом, независимо от их политических взглядов. Колония шенкурских политических ссыльных собралась на этот раз в полном составе. Исчезло недружелюбие, порожденное летним происшествием. Кто-то из народников предложил: двоим или троим ссыльным бежать, добраться до Якутска и убить губернатора Осташкова, главного виновника кровавой бойни.