Моисей Дорман - И было утро, и был вечер

Об инциденте я доложил командиру дивизиона. Он сначала не поверил, посмеялся, как над нелепой шуткой. Потом, подумав, разозлился и позвонил на батарею. Войдя в раж, майор стал крыть чрезвычайно изощренным и тяжелым матом Гоменюка, этого "дуболома" и "придурка". Заключение было следующим:

- Запомни, господин голландский, будешь продолжать в таком духе, а мне все известно, - плохо кончишь. Я тебя больше спасать не буду.

% % %

Взвод управления оказался странным подразделением. Числилось в нем -телефонистов, радистов, разведчиков, водителей и прочих - больше, чем солдат в батарее. В действительности, половина из них не имела никакого отношения к управлению и никакого понятия ни о связи, ни о разведке - ни о чем подобном. Это были "придурки": денщики, писаря, ППЖ, снабженец, почтальон, химинструктор...

Они, конечно, выполняют приказы не мои, а своих патронов и покровителей. Надо мною же десять начальников, даже замполит командует: давай связь, оборудуй КП, ищи пехоту, сопровождай на передовую, поддерживай дисциплину. Какая может быть дисциплина, когда "придурки" мне фактически не подчиняются!

В августе началось наконец наступление. Прощай, Пистынь!

Мы продвигались медленно. Под Чопом, Мукачевом, на перевалах шли тяжелые бои. Все же мы одолели Карпаты, в октябре заняли Ужгород и вошли в Чехословакию. Изнурительные фронтовые будни.

Глубокой осенью 1944 года мы наступали в Восточной Словакии. В промозглый ноябрьский день дивизион перебрасывали в район города Кошице.

Было холодно. То затихал, то усиливался мелкий колючий дождь. К ночи мы добрались до только что освобожденного словацкого села. Оно было забито войсками. В темноте мы долго искали указанный на карте район. Для штаба нашли большой дом в глубине сада. Только я вернулся в штаб из первой батареи, - протянули туда связь - получил приказ: срочно явиться к командиру дивизиона!

Майор сидел с Макухиным в штабной комнате за столом над картой. Тускло светила керосиновая лампа. Рядом телефонисты устанавливали свои аппараты. Командир, усталый, заросший, курил, согнувшись над столом, и стряхивал пепел прямо на лежащие перед ним бумаги.

- Слушай, - сказал он после длительной паузы осипшим голосом, - иди, принимай опять вторую батарею. Там Гоменюка ранило, что ли. Выясняем. А свой взвод сдай Строкачу. Действуй!

Старший сержант Строкач - "помкомвзвод" - мой помощник. Он не только хороший телефонист, но, главное, умеет ладить с людьми, особенно с начальниками.

Я удивился и, конечно, обрадовался возвращению в родную батарею, потому что там чувствовал себя на своем месте, независимым человеком, хозяином. А здесь, в штабе - был мальчиком на побегушках: каждый командовал и мало кто подчинялся.

Но почему майор сказал о Гоменюке: "Ранило, что ли"? Уже второй день, как мы вышли из боя, под обстрел не попадали. Странно это. Командир махнул рукой:

- Иди, иди! Принимай и сообщи обстановку там.

- А где вторая? Связи с ней нет еще.

- Вот и давай связь. Ищи! Тут кто-то от них был. Гоменюка привозил. Выйдя от командира, я сразу натолкнулся на Никитина и обрадовался ему, как родному. Расторопный Никитин немедленно реагирует на изменения в иерархии:

- Здравия желаю, комбат! Оказывается, он ждет меня и уже все знает.

Я передал Строкачу карты, взял двух телефонистов, крикнул Никитину: "Пошли", - и мы вышли из штаба.

Мелкий холодный дождик продолжался. За день вся одежда промокла насквозь: плащ-палатка, шинель, гимнастерка. В сапоги набралась вода - хоть выливай. Рядом со мной сутулится такой же промокший Никитин. Позади плетутся телефонисты с катушками и аппаратом.

- Что случилось на батарее, Никитин? Где Гоменюк? То, что рассказал Никитин, произошло у него на глазах.

Вечером, как только мы остановились на окраине этого села, начальник штаба уже в темноте показал комбатам район расположения. Гоменюк взял Никитина, и они вдвоем пошли присмотреть место для ночлега и подъезд к нему.

Быстро подобрали дом недалеко от штаба, на соседней улице. Вошли. Там на кухне сидели шесть пехотинцев, среди них - лейтенант и младший лейтенант. В комнате было темновато, хотя она и освещалась керосиновым фонарем. Хозяев не было видно. Пехотинцы находились уже в хорошем подпитии, а на столе стояли непустые еще бутылки. Гоменюку это сразу не понравилось, и он прямо с порога скомандовал:

- Что за пьянка? Встать! Кто такие? Какой части?

Солдаты притихли. Кто-то встал: подумали - большой начальник! Когда же они рассмотрели, что вошли всего лишь какой-то капитан с солдатом, то "забазарили":

- Не шуми, капитан. Садись с нами - гостем будешь! Мы весь день по передку ползали и даже дальше ходили. Промокли, устали. Вот только подзакусим и уйдем отсюда. По-хорошему разойдемся. Садись и солдата своего бери!

- Немедленно освободить! Это наш район. Марш на выход!

- Да уймись ты, капитан! Откуда ты свалился на нас? Мы этот дом до тебя оприходовали. Вот посидим немного и сами уйдем. У нас дорога дальняя, в логово врага. Дай ты нам спокойно посидеть.

Один из солдат налил в стакан спирту, а младший лейтенант поднес его

капитану:

- Пей, капитан!

Гоменюк оттолкнул протянутую руку, да так резко, что спирт выплеснулся в лицо младшему лейтенанту и попал, видимо, в глаза. Тот взвыл от боли.

Солдат, наливавший Гоменюку, крикнул: "Ах ты, падла офицерская!" - и, не долго думая, со всего маху разбил ту самую бутылку с остатками спирта о

капитанскую голову.

Все произошло мгновенно. К упавшему Гоменюку кинулся Никитин. Кто-то огрел его кулаком по виску и свалил на пол.

Пехотинцы, видимо, разведчики, были мастерами ближнего боя. Они действовали быстро и расчетливо. Никитин услышал:

- Мотай, братва! А то загребут.

Пехотинцы выскочили из дома и скрылись в темноте.

Никитин с трудом встал, осмотрелся. В комнате никого не было. Капитан лежал ничком в луже крови, но был в сознании. Никитин определил, что проломлен череп. Он перебинтовал голову индивидуальным пакетом, кое-как поставил капитана на ноги и довел до дороги, где ждала батарея. Отцепили пушку, и на батарейном тягаче отправили капитана в штаб. А оттуда санинструктор увез его в санбат.

Никитин же остался в штабе, резонно полагая, что связистов, а может быть, и нового комбата нужно будет проводить на батарею.

Хулиганов, ранивших капитана, не нашли, конечно. Да никто их и не искал. Никитин отделался синяком, шишкой на лбу и, как говорится, легким испугом.

Когда мы подошли к дому, пушки и тягачи были уже заведены во двор, а на посту стояли неизвестные мне солдаты

Начались привычные будничные дела. Я почувствовал себя свободно, как будто домой вернулся. Утром получил новую задачу: батарею придавали стрелковому батальону. Предстояло найти командира батальона, выбрать огневые позиции, поставить батарею на место, установить связь со своим дивизионом... Привычные хлопоты.