Павел Лосев - На берегу великой реки

– Мамочка, это правда? – содрогнулся Коля.

– Вероятно, правда, мой мальчик, – с грустью ответила мать. – Я прочла в новом журнале. Вчера прислали из Петербурга. О судьбе этой несчастной девушки написал поэт Василий Андреевич Жуковский.

Зябко передернув плечами, мать привстала. Глянула на Андрюшу, забеспокоилась: – Тебе опять плохо, мой милый?

– Нет, мамочка, что вы! – успокоил Андрюша. – Я просто думаю: какие нехорошие эти судьи! За что они так мучили бедную девушку?

– А я… я ненавижу их! – сурово сдвинул брови Коля. – Я им за все, за все отомщу!

Мать улыбнулась:

– Ах ты, мой славный мститель! Но ведь этих судей давно уже нет на белом свете.

Поправляя свечу, Елена Андреевна с сожалением вздохнула:

– Напрасно я вам все это рассказала. Совсем забыла, что вы у меня такие впечатлительные. Впрочем, дело поправимое. Мы сейчас повеселимся. Споем песенку. Мою любимую.

И, лукаво подмигнув Коле, она негромко запела:

Во поле березонька стояла, Во поле кудрявая стояла. Люли-люли, стояла, Люли-люли, стояла.

Мальчики дружно подхватили веселый, задорный припев:

Люли, люли, стояла, Люли, люли, стояла…

Дорогой подарок

В добрую почву упало зерно,

Пышным плодом отродится оно?

Каждое утро в одно и то же время появлялся Александр Николаевич на пороге детской. Щеки его горели от мороза. Хоть и не так уж далеко от Аббакумцева, да приходится идти открытым полем – ветрено, студено, а пальтишко учителя – на рыбьем меху.

– Ну-с, мы готовы? – приветливо произносил он, протирая запотевшие очки. – Прошу в классную. Пожалуйте, молодые люди!

Отец не терпел Александра Николаевича. Коля не раз слышал, как он при виде учителя ворчал:

– Не зря, ох, не зря его из семинарии выгнали. Бурсак! Вольнодумец! Тьфу!

Алексей Сергеевич давно бы отказал ему. Но были некоторые обстоятельства, удерживавшие его от этого шага.

Прежде всего – дешевле учителя нигде не найдешь. Платить приходится сущие гроши. – Затем и то следует учитывать, – вслух рассуждал отец, – квартира у него своя собственная, поить-кормить не надо. А пригласи учителя со стороны – хлопот не оберешься…

Занятия начались, как всегда, в половине девятого. В комнате, похожей больше на чулан, чем на класс, было прохладно. Елена Андреевна не раз просила мужа привести в порядок печку в классной, но Алексей Сергеевич и в ус не дул.

Коля сидел за партой в шерстяной курточке, а Андрюша кутался в теплый материнский платок. Они очень походили друг на друга, только у Андрюши волосы русые и глаза голубые, а Коля кареглазый с темно-каштановой шевелюрой.

Сквозь узорчатые, замысловато разрисованные морозом стекла полукруглого окна скупо пробивался голубой утренний свет.

Уроки начались с закона божьего. Как скучно тянулся первый час! Александр Николаевич то и дело позевывал, шагая из угла в угол и пощипывая свою русую бородку.

– Читайте «отче наш», – лениво приказал он Коле. Подняв голову кверху, тот утомительно однообразно, как муха, попавшая в паутину, жужжал:

– Отче наш, иже еси на небеси… хлеб насущный даждь нам днесь…

Затем взгляд учителя упал на Андрюшу.

– «Троицу»! – коротко произнес он.

Поправив платок на плечах, Андрюша поднялся неуверенно стал тянуть, словно опасаясь, что его сейчас накажут:

– Пресвятая троица… очисти грехи наши… прости беззакония наши…

Из всех непонятных и скучных слов в этих молитвах Коле нравились только четыре: «иже еси на небеси». Их можно было произносить скороговоркой несколько раз подряд, можно даже напевать на веселый мотив. Они какие-то складные, быстрые, хотя туманные и загадочные. Александр Николаевич и не пытался разъяснить их смысл, как он это делал на других уроках. Дослушав молитву, а иногда оборвав ученика на середине, учитель брал псалтырь в руки и читал, как дьячок в Аббакумцевской церкви, гнусаво, нараспев:

– Двери отверзи нам, благословенная богородица…

В такие минуты Коле хотелось смеяться.

Захлопнув книгу, Александр Николаевич сразу делался строгим. Обычным своим баском он требовал:

– К следующему уроку прошу знать наизусть «верую» и «милосердие».

Второй час проходил живее. Хотя Коля и не особенно уважал арифметику, но она куда интереснее закона божьего. Но лучше всего он чувствовал себя на уроке родной речи. Александр Николаевич тут прямо-таки преображался. Он уже не ходил из угла s угол, а, прислонившись к стене и полузакрыв глаза, медленно и выразительно диктовал:

– Жестокосердый! Посмотри на детей крестьян, тебе подвластных. Они почти наги…

Ученики старательно писали это на грифельных досках. (Учитель почему-то запрещал пользоваться при диктанте тетрадями. Вот арифметика – другое дело. Записывайте в тетради сколько угодно!)

Александр Николаевич подошел к ученикам и внимательно посмотрел на доски.

– Так! Хорошо! – сказал он Коле.

Но Андрюше не повезло. У него целых три ошибки – пропустил буквы в словах.

– Не торопитесь, молодой человек, – склонясь к ученику, советовал Александр Николаевич, – вдумывайтесь в то, что вы пишете. «Жестокосердый» – значит жестокий сердцем. Понятно? А у вас что? «Жестокосерый». Почему серый? Совершеннейшая бессмыслица!

Андрюша смущен, а учитель быстро-быстро стер с доски все написанное. Мальчики зашушукались.

– Внимание! Прошу внимания! – стукнул карандашом Александр Николаевич. – Сейчас будет трудное предложение. Пишите.

И Александр Николаевич снова стал диктовать, взмахивая после каждого слова рукой, будто обрубая что-то:

– Увы! Куда ни брошу взор —Везде бичи, везде железы…

Полузакрыв глаза, учитель о чем-то задумался. Затем, затеребив бородку, спросил:

– Готово? Вот и чудесно! Вы, надеюсь, поняли, что это написано стихами?

Ученики молчали. Конечно, они поняли, что это написано стихами. Но они не поняли, о чем здесь говорится – какие бичи, какие железы?

А учитель по очереди берет в руки грифельные доски и с каким-то особенным чувством вполголоса читает написанное вслух. Он с явным сожалением проводит мокрой тряпкой по гладкой, блестящей поверхности досок.

– Спасибо, дети! Написано правильно! Но со знаками препинания у вас не все благополучно. А написано верно. Очень верно!

И голос у Александра Николаевича почему-то дрожит, словно учителю жалко кого-то.

Заложив руки за спину, он опять задумчиво зашагал из угла в угол. Коля, тихонько толкнув брата в бок, шепнул: «Вот какие мы молодцы!» Анд-рюша улыбнулся и показал пальцем на свой лоб: дескать, что там толковать, не пустые головы.