Алексей Шишов - Герои 1812 года. От Багратиона и Барклая до Раевского и Милорадовича

Ознакомительный фрагмент

Что ж касается до продовольствия команды вашей, вы должны иметь сами о ней попечение.

Генерал от инфантерии Багратион».

Багратион настойчиво убеждает и императора Александра I, и его временщика, председателя Военного департамента генерала А.А. Аракчеева, и своих знакомых при дворе, и влиятельных лиц среди генералитета в необходимости самим начать активные действия в войне. Он ратует за наступление самой большой из русских армий – 1-й Западной Барклая-де-Толли, будучи сам готов ее поддержать в этом: французов надо бить, а не отступать перед ними!

В одном из писем «понимающему его» всесильному Аракчееву в месяце июне Петр Иванович пишет с обидой за себя и за воинство России:

«…1-я армия тотчас должна идти и наступать к Вильне, непременно, чего бояться. Я весь окружен и куда продерусь, заранее сказать не могу, что бог даст, а дремать не стану, разве здоровье мое мне изменит, уже несколько дней очень (плохо) чувствую. Я вас прошу непременно наступать, как приятель, а то худо будет и от неприятеля, а может быть, и дома шутить не должно.

И русские не должны бежать. Это хуже пруссаков мы стали. Я найду себе пункт продраться, конечно, и с потерею; но вам стыдно, имевши в заду укрепленный лагерь, фланги свободные, а против вас слабые корпуса. Надобно атаковать. Мой хвост всякий день теперь в драке; а на Минск и на Вилейку мне не можно пройти от лесов, болот и мерзких дорог.

Я не имею покою, и не живу для себя, бог свидетель, рад все делать; но надобно иметь и совесть и справедливость. Вы будете отходить назад, а я все пробиваться. Ежели для того, что фигуру мою не терпят, лучше избавь меня от ярма, которое на шее моей, а пришли другого командовать, но за что войска мучить без цели и без удовольствия. Советую наступать тотчас…

…Зачем предаваться законам неприятельским, тогда когда мы можем их победить; весьма легко можно сделать приказать двинуться вперед, сделать сильную рекогносцировку кавалерией и наступать целой армией. Вот и честь и слава. Иначе, я вас уверяю, вы не удержитесь и в укрепленном лагере. Он на вас не нападет в лоб, но обойдет. Наступайте ради бога. Войско ободрится. Уже несколько приказов дано, чтобы драться, а мы бежим.

Вот вам моя откровенность и привязанность государю моему и отечеству. Если не нравится, избавьте меня, и я не хочу быть свидетелем худых последствий. Хорошо ретироваться 100–500 верст, но видно, есть злодей государю и России, что гибель нам предлагает. Итак, прощайте. Я вам все сказал, как русский русскому, но если ум мой иначе понимает, прошу в том простить».

…После соединения двух русских Западных армий отношения между их главнокомандующими совершенно разладились. Барклай-де-Толли продолжал настойчиво придерживаться своей стратегической линии в войне, Багратион же являлся приверженцем самых решительных действий в войне. Поэтому он, где только мог, и словом, и в письмах, критиковал стратегию отступления, которое вело русские войска в центр России, к Москве. В таком взаимном непонимании друг друга главнокомандующие довели свои армии до поля Бородина.

Если в их взаимоотношениях Барклай-де-Толли продолжал проявлять сдержанность, выдержку, немногословие, то Багратион давал волю своему темпераменту. Он демонстрировал горячность, вспыльчивость, остроту на язык. С его «легкой руки» военного министра в разговорах между собой стали называть «Болтай да и Только».

Такая несогласованность во взглядах и мнениях двух начальствующих над армиями людей беспокоила и сановитый Санкт-Петербург, и самого государя. Не случайно Александр I отправил генералу от инфантерии Багратиону рескрипт, в котором говорилось о необходимости согласования своих действий с М.И. Барклаем-де-Толли:

«…Зная ваше усердие к службе и любовь к отечеству, я уверен, что вы, в настоящее столь важное для онаго время, отстраните все личные побуждения и, имев единственным предметом пользу и славу России, вы будете к сей цели действовать единодушно и с непрерывным согласием, чем приобретете новое право к моей признательности.

Пребываю навсегда к вам искренне доброжелательным.

Александр».

Об их натянутых до крайности взаимоотношениях были прекрасно осведомлены при дворе, в Санкт-Петербурге. Однако это никак не повлияло на мнение Чрезвычайного комитета по выбору главнокомандующего русскими армиями. Князь П.И. Багратион оказался одной из обсуждаемых в комитете фигур.

Но, думается, реально претендовать на столь «знаковый» пост и конкурировать в этом с М.И. Голенищевым-Кутузовым он не мог. Пылкость и стремление драться с врагом не могли заменить расчетливость, ум и хитрость будущего князя Смоленского, «спасителя России».

Есть мнения, что самолюбивый Петр Иванович был лично уязвлен назначением на пост главнокомандующего Голенищева-Кутузова. Он посчитал такое назначение для себя «личной укоризной». Получив высочайший рескрипт, Багратион 16 августа написал московскому военному генерал-губернатору Ф.В. Ростопчину известное свое письмо:

«Слава Богу, довольно приятно меня тешат за службу мою и единодушие: из попов да в дьяконы попался. Хорош и сей гусь, который назван и князем, и вождем! Если особенного повеления он не имеет, чтобы наступать, я Вас уверяю, что тоже приведет к вам, как и Барклай.

Я, с одной стороны, обижен и огорчен для того, что никому ничего не дано подчиненным моим и спасибо ни им, ни мне не сказали. С другой стороны, я рад: с плеч долой ответственность; теперь пойдут у вождя нашего сплетни бабьи и интриги. Я думаю, что и к миру он весьма близкий человек, для чего его и послали сюда…»

И тот же Багратион горячо приветствовал кутузовское решение наконец-то дать Наполеону сражение на поле у безвестного селения Бородино. По диспозиции 2-я Западная армия составила левое крыло боевого построения русских войск. Именно здесь император французов сосредоточил свои главные силы, чтобы прорвать у Семеновского позицию противной стороны.

Именно багратионовские полки на Бородинском поле 24 августа встретили картечными и ружейными залпами французов в схватке за выдвинутый вперед Шевардинский редут. Они героически защищали его целый день, что дало возможность русским укрепить, сколько это было возможно, свою позицию, в том числе Курганную высоту (батарею Раевского) и флеши у Семеновского.

Наполеон приказал захватить редут частью сил корпусов маршалов Даву и Мюрата, а также польского корпуса генерала Понятовского. Силы атаковавших доходили до 36 тысяч человек при огневой поддержке 194 орудий. Общая же численность багратионовских войск в начале Шевардинского боя составляла 11,4 тысячи человек при 36 орудиях.

Наполеоновские войска смогли занять редут на холме у деревни Шевардино, когда с этой высоты с наступлением темноты ушел последний русский солдат. В приказе по русской армии М.И. Голенищев-Кутузов писал: