Жизнь в белых перчатках - Керри Махер

называть. В семье о нем говорили как о камердинере или об «этом типе», и Джордж никогда никого не поправлял.

«Как там этот твой тип, Уильям?» — спрашивал отец, если вообще вспоминал о наличии у брата «типа».

Когда Уильяму случалось появиться на семейных торжествах, его представляли дядиным «другом», но Грейс знала, что даже этот неопределенный термин удручающе неадекватен. Когда Джордж ездил в Филадельфию, Уильям его не сопровождал, но частенько присутствовал на семейных мероприятиях, если они проводились в Нью-Йорке, и всегда был очень добр с Грейс. Она обняла его со словами:

— Спасибо, что пришли, Уильям.

— Ты была просто великолепна, Грейс, — тепло ответил он. — Одновременно и смешила, и трогала до глубины души. Мои поздравления!

— Я знаю, как много спектаклей вы смотрите, так что это высокая оценка, — откликнулась Грейс, склоняя голову в знак признательности.

Уильям обладал энциклопедическими знаниями о театре, в том числе о каждом опубликованном сценарии, от Бена Джонсона до Теннесси Уильямса. Больше всего он любил поэзию, а в последнее время бредил Джеймсом Болдуином и Робертом Лоуэллом. Они с дядей видели все нью-йоркские постановки, и на Бродвее, и вне его.

Дядя Джордж и Уильям пригласили ее на праздничный ужин.

— И, конечно, прихвати Дона, — подмигнув, добавил дядя.

Грейс, просияв, приняла приглашение. До чего же здесь, в ее кругу, проще смотрят на определенные вещи! Совсем не так, как дома. Еще одна причина любить театр.

Перед тем как уйти к себе в гримерку, она подошла к кучке соучеников, которые смеялись, держа в руках бокалы с шампанским.

— Молодец, Грейс! — приветствовала ее Джулия Пулман. — Отличный спектакль.

Остальные радостно согласились и присоединились к поздравлениям, с энтузиазмом чокнувшись шампанским. Исключением стала разве что первокурсница по имени Фэй, которая без единого приветственного слова неохотно подняла бокал и протестующе скривила губы.

Неделю назад Грейс случайно подслушала, как Фэй с насмешкой и ненавистью в голосе назвала ее «девушкой с обложки». Грейс знала, что кое-кто в Академии завидует ее успеху за пределами Карнеги-холла и тому, что, благодаря своей работе моделью, она зарабатывает достаточно, чтобы наслаждаться хорошей одеждой, ужинами и клубами. Похоже, некоторые пытались убедить себя, что зелен виноград. Сколько она себя помнила, кто-нибудь обязательно делал язвительные замечания насчет того, как она выглядит, и ей пришлось научиться их игнорировать. Но ее задевало, что некоторые верят, будто всех своих успехов она добилась исключительно из-за внешности.

Она трудилась ежечасно и ежедневно, либо зарабатывая на жизнь, либо оттачивая свои актерские навыки. Даже их отношения с Доном, их совместные вечера в городе часто сводились к театру, заставляли ее не расслабляться и постоянно совершенствоваться. В их романе не было ничего общего с историями о соблазнении преподавателя ради всевозможных благ, которые, она не сомневалась, рассказывали у нее за спиной некоторые девушки. Быть с Доном значило постоянно принимать вызов. Она всегда, всегда чувствовала, что должна производить на него впечатление. Грейс всерьез надеялась, что спектакли вроде сегодняшнего докажут, что она вовсе не просто девушка с обложки. «Будь реалисткой, — говорила она себе. — В Академии полно замечательных людей, и все они усердно трудятся, чтобы стать хорошими артистами».

Но все же, что бы там ни говорила себе Грейс, отношение Фэй ее задело. Весь вечер, сперва на ужине, среди тостов и радостных планов на будущее, а потом и в объятиях Дона, слова соученицы без ножа резали ее радость, напоминая, какой долгий путь ей еще предстоит пройти, чтобы доказать: она способна на большее, чем кажется со стороны.

— Ты ведешь себя как параноик, Дон, — сказала Грейс, поправляя на нем синий галстук, который подарила ему для этой поездки в клуб вместе с ее родителями. Потом положила руку ему на грудь и, приподнявшись на цыпочки, целомудренно поцеловала его в щеку.

Дверь в гостевую комнату была закрыта, но лучше не рисковать, разжигая пламя вожделения. Вчера вечером они уже и так едва не нашумели, когда Грейс пробиралась в полночь к нему в комнату: прах бы побрал эти скрипучие половицы!

— Я не параноик, — мрачно проговорил Дон, проводя костлявым указательным пальцем между шеей и воротником. Он терпеть не мог галстуков. — С тех пор, как мы приехали, твой отец сказал мне от силы десять слов. И на уме у него только гребная гонка, предстоящая твоему брату.

— Но, Дон, это же Хенли! А если Келл снова выиграет, то уже во второй раз. Это, знаешь ли, почти что подвиг.

— Мне нет дела до академической гребли, Грейс. Меня интересуешь только ты. А Келл не нашел ничего лучшего, чем придраться к твоему голосу, с которым ты работала столько времени. Хотел бы я послушать, как он пытается убрать из своего голоса эти его интонации потомственного каменщика.

«Не обращай внимания, Грейс!» — твердила она себе, хотя в ее груди разгорались негодование и желание встать на защиту родных. Похлопав Дона по лацканам пиджака, она пожала плечами и сказала уже вслух:

— Они такие, какие есть. Мы же не собираемся их переделывать.

— Тогда хорошо, что ты от них уехала, — пробормотал он.

Свет позднего утра заливал просторный обеденный зал клуба, на другом конце которого пианист за «Стен-веем» наигрывал попурри из Роджерса и Хаммерстайна. Их компания — Дон с Грейс, ее родители, Пегги с мужем, Джорджем Дэвисом, ну и Келл с Лизанной — восседала за круглым столом возле окон, так что можно было любоваться вишнями и яблонями в самом разгаре их весеннего цветения.

Пегги и Джордж успели основательно заняться второй «Кровавой Мэри», пока родители неспешно потягивали первую. Лизанна была еще слишком мала, чтобы пить, а красивый, с волевой челюстью Келл во время тренировок придерживался спартанской диеты. Дон ждал, когда ему принесут очередную «Мимозу», а Грейс пила лишь кофе и свежевыжатый апельсиновый сок. У нее было предчувствие, что ей вскоре может понадобиться трезвый ум, однако неловкая тишина за столом уже заставила ее пожалеть о таком выборе напитков. Может быть, Дон все-таки не параноик?

— Лиззи, — обратилась Грейс к младшей сестре, посчитав жизнь старшеклассников самой безопасной темой для разговора, — как тебе в этом году история? У вас же ведет миссис Конье? Раньше она на некоторые уроки одевалась пилигримкой. Она до сих пор так делает?

— Похоже, у нее есть склонность к театральности, — вставил Дон, стараясь поддержать разговор.

Лизанна, проглотив кусок яйца бенедикт, произнесла:

— Она молодцом. До сих пор наряжается и все такое. Но мне больше нравится математика у мисс Уэверли.

— А что вы изучаете в этом году? Геометрию? — спросила Грейс.

Ее