Дочь Муссолини. Самая опасная женщина в Европе - Кэролайн Мурхед

что-то иное. Специализируясь на «карательных рейдах», они прочесывали деревню за деревней на старых военных грузовиках. Вооруженные manganello, дубинками с металлическими наконечниками, они избивали людей, насильно вливали в них для унижения и «изгнания грехов» вызывающее понос касторовое масло, громили отделения профсоюзов и Социалистической партии. Некоторые были облачены в черные рубашки «ардити» с лозунгом Non me ne frego («Мне наплевать!»). Свое оружие – беспорядочную мешанину из пистолетов, дробовиков и старых винтовок – они называли mezzi energici, то есть «доблестные инструменты», а свои вылазки – охотой. Женщин иногда насиловали прямо на глазах членов их семей, не смевших вмешаться и сгоравших от унижения, горечи и стыда.

После Болоньи их отряды, или, как они себя называли, squadre, появились в Тоскане и Эмилье. Фашизм на раннем этапе объединял людей самых разных социальных слоев и политических взглядов, и к ним примыкали студенты, авантюристы разных мастей, националисты и футуристы. Себя они воспринимали как воинство, отправившееся на святую миссию. К концу года в Италии было девяносто действующих независимо друг от друга «фашо», насчитывающих в общей сложности двадцать тысяч членов, но в единую политическую партию еще не слитых. Журналист Марио Миссироли, с которым Муссолини, как говорят, провел свою последнюю дуэль, писал, что происходящее напоминало вечеринку, перерастающую в оргию. Все выкрикивали бессмысленные лозунги, не в состоянии найти выход. Италия, продолжал он, «с каждым днем все больше и больше превращалась в страну, которой никто не правит, и править которой невозможно».

Оказавшись не в состоянии ни подавить насилие, ни найти общий язык с социалистами и Народным фронтом, правительство меньшинства пало, и премьер-министром опять стал Джилотти. Но при всем своем опыте и осмотрительности, он был запятнан предвоенной позицией нейтралитета, к тому же ему было уже около 80 лет. Он забросил попытки проведения финансовой реформы, не смог контролировать беззаконие и снять страхи перед социалистической революцией, предпочтя не задействовать армию, карабинеров, полицию. Многие итальянцы, в ужасе перед надвигающейся полной анархией, жаждали появления сильного лидера.

Ничто из этого не ускользало от внимания Муссолини. На страницах Il Popolo d’Italia он мобилизовывал своих сторонников, с огромной скоростью выпуская статьи, в которых провозглашал, что пристрелит каждого, кто осмелится ему помешать, и время от времени вылезая, «как медведь из логова», наружу. Соседи жаловались, что офис его превратился в «клетку сумасшедших». В отчете полиции Муссолини характеризовался как противник, которого следует опасаться, – умный, умелый оратор, коварный и равнодушный к деньгам. Снизив градус своего прежнего категорического неприятия церкви и государства, он ловко сдвигался вправо, подогревая своих читателей нападками на «социалистических варваров». К фашизму стали дрейфовать и некоторые профсоюзные лидеры, и помещики с промышленниками, и католики, напуганные коммунистическим атеизмом. В числе реальных и важнейших умений Муссолини была способность объединять и контролировать разрозненные группы, даже если это означало резкую смену курса и противоречие собственным словам. «Я одержим диким, необузданным желанием, – писал он, – оставить в нашей эпохе свой след, как лев оставляет след своими когтями».

12 декабря 1920 года, установив новую границу с будущей Югославией, Джилотти решил, что пора заняться и Д’Аннунцио, восседающим в своем палаццо в Фиуме и по-прежнему набирающим себе сторонников возгласами O Fiume o morte («Фиуме или смерть!»). Развязка наступила быстро. Д’Аннунцио, обвиненный в «вооруженном мятеже против государства», объявил войну самой Италии, и Королевский военно-морской флот был отправлен обстреливать город. Легионеры капитулировали, но к Д’Аннунцио было проявлено удивительное снисхождение – ему не только позволили вернуться в Италию, но дали наследственный титул князя Монтевозского и предоставили дворец Витториале на озере Гарда. Для Муссолини, хитроумно воздержавшегося от критики действий правительства в Фиуме, Д’Аннунцио перестал быть угрозой. Теперь он мог единолично разыгрывать карту национализма.

На следующих выборах в мае 1921 года в палату депутатов прошли уже 35 фашистов, в том числе и Муссолини. Хотя фашистские отряды по стране были преимущественно локальными, каждый с собственными политическими предпочтениями и с сильным лидером – наименование ras эти люди заимствовали у эфиопских племенных вождей. И именно они тем не менее сгруппировались теперь вокруг Муссолини. Многие были, несмотря на молодость, ветеранами войны, получившими награды, они умели убивать и на Муссолини смотрели как на старшего, мудрого вожака. Один из них, быстрый на язык и вспыльчивый железнодорожник Роберто Фариначчи, вырос до лидера фашистского отряда в Кремоне и теперь стал одним из депутатов-фашистов. Другой – сын учителей Итало Бальбо, высокий, с яркой внешностью, аккуратно подстриженной бородой и вечной насмешливой улыбкой, железной рукой правил шестью тысячами фашистов в городе Феррара и его окрестностях. Свои карательные экспедиции Бальбо проводил с беспримерной жестокостью и военной точностью. Член «ардити», он считал себя новой элитой, аристократом войны. Друзья называли его testa calda, горячая голова.

К лету 1921 года Муссолини из вечного бродяги, грязного и неопрятного богемного агитатора превратился во владельца и редактора успешной газеты, семьянина с тремя детьми и комфортабельным домом, лидера быстро растущего политического движения. Он обзавелся автомобилем с кузовом «торпедо» и раскладными сиденьями. Дал машине имя «Бьянка» и по воскресеньям возил Ракеле и детей на загородные прогулки. Ездил он быстро и уверенно. Одет был теперь в тщательно подобранные черные или серые костюмы, рубашки со стоячим воротничком и подтяжки, а Ракеле щеголяла в черных ботинках на пуговицах. Завел Муссолини и очередной роман, на сей раз с Анжелой Курти, дочерью своего старого компаньона, которая вместе с отцом пришла к нему хлопотать об освобождении мужа, отбывающего срок за убийство. Она воспитывала двухлетнего сына, а сама была красивой, утонченной женщиной, прекрасно умеющей слушать. Годы спустя Анжела рассказывала, что при всей своей экспансивности и постоянной потребности в обожании Муссолини был человеком робким и совершенно чуждым насилию. «Я хочу подняться и подниматься все выше и выше», – говорил он ей. Вскоре она забеременела.

Эдду теперь отец реже брал с собой в Ла Скала и в Галерею, но в ее представлении он обретал все более и более героический и отважный облик, в особенности на фоне скучной прозаичной Ракеле. Мать, хоть и выглядела нежно и хрупко, обладала твердым характером, с помощью швабры насаждала жесткую дисциплину, выгоняла детей из их укромных местечек и направо и налево раздавала болезненные подзатыльники. Муссолини хотел научить Эдду водить автомобиль, но она была еще слишком мала ростом – ноги не доставали до педалей, а глаза до лобового стекла.

Хотя майские выборы и принесли Муссолини 35 мест в парламенте, ему приходилось постоянно лавировать между враждующими блоками синдикалистов, социалистов, фашистов, консерваторов, помещиков и промышленников, угождая