Илья Давыдов - Юность уходит в бой.

На Малой Бронной полк остановился возле школы. И тут все немножко ожили.

— Ребята! — послышался звонкий девичий голос. — Это моя школа! Десять лет сюда бегала! [38]

Санинструктор Галя Ефимова быстро соскочила с машины и, топая тяжелыми кирзовыми сапогами, побежала в школьное здание. Ее возбуждение сразу же передалось бойцам. Через несколько минут Галя возвратилась и стала одаривать красноармейцев кусочками сахара.

— Это от директора... Съедим по кусочку — сразу силы прибавится и будем лучше видеть в темноте!

— Хороший, видать, в школе директор! — пошутил кто-то.

— Он всегда подкармливал учеников сахаром, чтобы лучше учились?

— Учеников — нет, а меня ежедневно, — задорно отпарировала Галя.

— То-то ты и кругленькая, — заключил остряк. — А почему он к тебе такое внимание проявлял?

Галя засмеялась:

— Директор — это моя мама. Учителей она проводила сегодня в эвакуацию, а сама осталась... Заходите погреться. Только светомаскировку не нарушайте!

Но нам было приказано ожидать на улице, и лишь часа через два разрешили зайти в помещение. Щурясь от света, бойцы осторожно ступали по натертому паркету. Парт в классах уже не было, стояли только доски. Закрытые плотной бумагой окна напоминали, что идет война.

Отопления в школе не было. Бойцы, расположившиеся в мокрых шинелях на полу, зябко прижимались друг к другу.

Я ходил с этажа на этаж, отыскивая свое начальство. На одной из лестниц столкнулся с военкомом. Шаров нащупал мою ладонь и весело сказал:

— Поздравляю! Вам присвоено воинское звание... Вашим помощникам тоже. Сам видел приказ. Ну извини, тороплюсь: опять вызывают. На первом этаже есть небольшая комната — разверните там медпункт, установите дежурство... В общем, сами знаете, что нужно делать.

Выпалив это единым духом, военком побежал к выходу, придерживая полевую сумку и маузер.

В комнатушке, о которой говорил военком, уже сидели мои помощники. 6 приказе они узнали раньше меня, на петлицах у них уже красовались кубики. Тут же и мне нацепили по одному прямоугольнику. Трудно сказать, где их сумели так быстро достать наши девушки. [39]

Став «законным» военным врачом третьего ранга, я собрался было отдать какое-либо строгое распоряжение, но Зоя Первушина — Зайка — все испортила. Привстав на цыпочки, она неожиданно поцеловала меня в щеку:

— Поздравляю!

Девушки зааплодировали. К ним присоединились Рождественский, Комаров и Молчанов. Вошли Стрельников и Назаров. И у них на петлицах сверкали прямоугольники. Начались взаимные поздравления. Это была настоящая, немного ребяческая радость.

В шесть утра бойцы собрались в коридорах у репродукторов. Голос диктора звучал тревожно:

— За истекшую ночь положение на фронте резко ухудшилось... Наши войска оставили город Калинин... бои развернулись на волоколамском и можайском направлениях...

Наступила пауза. Потом диктор продолжал:

— Граждане города Москвы! Через несколько минут у микрофона выступит председатель Исполкома Московского Совета депутатов трудящихся... Слушайте выступление председателя Моссовета!

Сотни людей стояли в ожидании, затаив дыхание.

Репродуктор тихо шипел. Потом опять послышалось:

— Граждане города Москвы... через несколько минут... слушайте выступление...

Но прошел уже час, а председатель Моссовета все еще не выступал. Это было мучительно. Страшно хотелось знать, какое сообщение приготовлено москвичам. Однако предупреждения диктора становились все реже, а затем совсем прекратились.

— Разойтись на отдых! Оружия не снимать! — послышалась команда, хотя и так никто в течение ночи не снимал оружия.

Старшие командиры прибыли с совещания, которое проходило ночью в Красном зале Моссовета. Теперь они вызывали нас к себе. Возле кабинета директора школы я догнал начальника штаба. Старший лейтенант Шестаков, пожимая руку, кивнул на мои петлицы:

— Поздравляю, земляк!

Я не ответил на поздравление. Спросил, не узнав своего голоса:

— Что случилось? [40]

Шестаков слегка толкнул меня локтем:

— Все в порядке, товарищ военврач третьего ранга! — И доверительно шепнул: — Назначен новый комендант Москвы. Часть учреждений эвакуируют из города. Нашей бригаде дано указание выделить людей в распоряжение коменданта. Они будут патрулировать, вылавливать немецких лазутчиков и провокаторов. В Москве объявят осадное положение.

— А правительство? — спросил я, встревожившись.

Шестаков протолкнул меня в дверь кабинета и шепотом ответил:

— Правительство, говорят, уезжает, а товарищ Сталин остается здесь.

Командир полка майор Иванов, сидевший за столом директора школы, встал и, окинув взглядом собравшихся, негромко сказал:

— Кто там у двери — прикройте.

* * *

«Правда» вышла с тревожной передовой: «Враг продолжает наступать — все силы на отпор врагу!» Один за другим уходили наши взводы в распоряжение коменданта. Второй батальон и саперы перешли из школы в помещение театра, что на углу Бронной и Никитских ворот. Третий батальон занял музей пограничников и гостиницу-общежитие. Подразделения первого полка разместились в здании, где теперь находится ГУМ, во Втором доме Наркомата обороны и в Доме Союзов.

По решению Городского штаба обороны бригаде определили секторы обороны. Нашему, первому, батальону отводился район Белорусского вокзала, включая Бутырский вал, с глубиной до площади Пушкина, Дома превращались в опорные пункты, огневые точки, ориентиры.

В девятом часу утра командир полка Иванов и военком Стехов выехали на автомашине принимать отведенный сектор. За ними на мотоциклах отправились командиры батальонов с начальниками штабов. Капитан Прудников захватил и меня.

Из коляски «харлея» я рассматривал утреннюю Москву. На улицах стало спокойнее. Потоки людей с чемоданами и ручными тележками исчезли. Ушли и войска, заполнявшие городские площади. Высоко над Москвой в белесом октябрьском небе плавали аэростаты воздушного [41] заграждения. Девушки в солдатских шинелях готовились спускать их вниз. На заборах появились новые плакаты «Родина-мать зовет!».

Командир батальона, поглядывая по сторонам, время от времени оборачивался к сидевшему позади него начальнику штаба. Они определяли пригодность городских зданий к обороне. Иногда Прудников кивал на тот или иной дом, и Шестаков делал на карте пометки. Я спросил, где разместится медпункт.

Капитан Прудников ответил почти телеграфно:

— Командный пункт в баре на площади Пушкина. Медпункт рядом — в подвале аптеки. Начштаба покажет.

Впервые за эти сутки Шестаков улыбнулся: