Анри Труайя - Александр I

На дороге в Орехов Александра нагоняет фельдъегерь Масков, везущий депеши из Петербурга. Забрав бумаги, Александр велит ему следовать за ним. Его коляска, по обыкновению, мчится с головокружительной быстротой. Курьерская тройка несется за ней. На крутом повороте она наскакивает на кочку, опрокидывается, Масков, выброшенный из телеги, ударяется головой о землю и разбивается насмерть. Тарасов остается на месте аварии и только в полночь приезжает в Орехов, где находит государя в состоянии, внушающем ему тревогу. Александра бьет озноб, стараясь согреться, он стоит возле камина, где горят толстые поленья. «Какое несчастье! – произносит он. – Очень жаль этого человека».

На следующий день его ждет новая неприятность: он присутствует при ссоре, перешедшей в драку, между гражданским губернатором Екатеринослава и архиепископом Феофилом – Администрация обменялась тумаками с Церковью. Александр опечален этим скандалом и, невзирая на слабость и тошноту, вызывает обоих противников, принимает каждого порознь и строго отчитывает, давая им почувствовать всю неблаговидность их поведения. 4 ноября, когда он добирается до Мариуполя, озноб настолько усиливается, что у него зуб на зуб не попадает. После долгих колебаний доктор Виллие решается дать ему выпить стакан пунша с ромом, заставляет лечь в постель и буквально закутывает в одеяла. Проведя почти всю ночь без сна, в лихорадке, Александр, однако, резко одергивает врачей, не позволяющих ему встать и убеждающих его провести несколько дней в постели. Он всего в 90 верстах от Таганрога, императрица ждет его; он приказывает запрягать.

Прибыв на место, он снова отказывается лечь в постель, но его состояние тревожит врачей все больше. Виллие считает болезнь «желудочно-желчной лихорадкой» и снова и снова прописывает больному слабительное. Но жар не спадает, кожа лица желтеет, глухота заметно усиливается. Тем не менее он пытается работать. «Работа настолько сделалась моей привычкой, – признается он императрице, – что я не могу без нее обойтись, и, когда ничего не делаю, то чувствую пустоту в голове. Если я покину трон, мне придется поглощать целые библиотеки, иначе я сойду с ума». Он читает Библию со страстью и трепетом. И только 9 ноября разрешает Волконскому сообщить о его болезни вдовствующей императрице и великому князю Константину. Елизавета пишет матери: «Где убежище в этой жизни? Когда считаешь, что все устроилось как нельзя лучше и хочешь вкусить радости, нам посылается неожиданное испытание, отнимающее способность насладиться тем добрым, что окружает нас. Это не ропот – Бог читает в моем сердце, – это лишь наблюдение, до меня тысячу раз сделанное и теперь в тысячный раз подтверждаемое событиями моей жизни». Измены, унижения, былое равнодушие – все прощено и забыто, и душой Елизаветы владеет возвышенный, идеальный образ человека, давно разделяющего ее жизнь и на закате дней одарившего ее своей нежностью.

10 ноября Александр, встав с постели, впервые теряет сознание. После обморока он очень ослаб и с трудом выговаривает слова. На следующий день Виллие заносит в свой дневник: «Болезнь продолжается. Внутренности еще недостаточно очистились. Когда я ему говорю о кровопускании и слабительном, он приходит в бешенство и не удостаивает меня ответом». Второй раз Александр теряет сознание, собираясь бриться. Он падает со стула на пол. Ему растирают одеколоном виски и укладывают в постель, с которой ему не суждено подняться. В последующие дни Виллие констатирует у пациента сонливость – «очень дурной признак» – и пишет: «Все очень нехорошо, хотя он не бредит. Я хотел дать ему синильной кислоты в питье». Царь от питья отказался. Быть может, он, боится отравы? Мысль о политическом убийстве, отравившая всю его молодость, владеет сознанием царя и в последние мгновения жизни. До сих пор его лечил Виллие, теперь он велит позвать Тарасова и просит его заменить Виллие под предлогом, что тот нуждается в отдыхе. Тарасов остается при нем, но и он не знает, что предпринять, чтобы облегчить страдания больного. В душе он убежден, что император не выздоровеет и предлагает императрице послать за священником. Странно, что Александр, глубоко и искренне верующий, сам ни разу не выразил желания видеть священника. Несомненно, в жару и в лихорадке он не сознавал, что его болезнь смертельна. Елизавета садится у изголовья больного и печально произносит: «Я намерена предложить вам свое лекарство, которое всем приносит пользу… Я лучше всех знаю, что вы великий христианин и строгий блюститель всех уставов нашей православной церкви; я советую вам прибегнуть к врачеванию духовному». Сначала скептически отнесясь к этому совету, Александр позже зовет врачей и повелительно спрашивает Виллие, действительно ли его болезнь настолько опасна. Крайне смущенный Виллие это подтверждает. «Сколь печальна обязанность, вынуждающая объявить ему о близком конце в присутствии Ее Величества императрицы, предложившей ему некое средство: Sacramentum»,[87] – заносит он в дневник. Император спокойно поворачивается к жене и говорит ей: «Благодарю вас, друг мой. Распорядитесь. Я готов».

О чем думает он на краю могилы? С давних пор желал он освободиться от тяжести царского венца, освободиться от бремени жизни. Настал ли момент расстаться с этим миром? Да, сомнений нет, раз таково заключение врачей. А потом? Что найдет он за черным занавесом? Немыслимо, чтобы человек столь глубоко религиозный не задумывался бы, холодея от страха, о том, что ждет его в ином мире. Бог, конечно, зачтет ему благие намерения и истовую веру. Но что значат благородные помыслы и блестящие деяния рядом с трупом насильственно умерщвленного отца? А если произойдет чудо, и он выздоровеет? О, тогда он свершит то, о чем неоднократно говорил: удалится от мира в пустынь и будет жить там никем не узнанным отшельником.

15 ноября протоиерей местной церкви отец Алексей Федотов введен к больному, который выходит из забытья, просит оставить его наедине с служителем Божьим и долго исповедуется. Потом он причащается Святых Христовых Тайн в присутствии императрицы, близких, врачей и камердинеров. Исполнив долг христианина, он целует руку жены и говорит ей: «Никогда не испытывал я такого утешения и благодарю вас за него». Потом говорит, обращаясь к врачам: «Теперь, господа, делайте ваше дело. Употребите средства, которые считаете нужными».

Тарасов ставит больному тридцать пять пиявок за ушами и к затылку, а на голову кладет холодные примочки. Состояние Александра как будто улучшается. Но это лишь кратковременное отступление болезни. Совершенно ясно: конец близок. Одна лишь Елизавета все еще не верит в это. Погруженный в беспамятство, умирающий приходит в себя, только когда она, склонившись к нему, шепчет что-нибудь на ухо. Он берет ее руку, целует, прижимает к сердцу, потом, повернувшись к иконе, бормочет молитвы. Вечером 18 ноября Тарасов констатирует у царя признаки кровоизлияния в мозг. Он поит его с ложечки. Александр с трудом глотает. Дышит тяжело и хрипло. Когда он уже не может глотать пищу, врачи ставят ему две клизмы с бульоном, «сваренным на смоленской крупе». В десять часов Елизавета возвращается и снова садится у постели мужа. Левой рукой она держит правую руку умирающего. По лицу ее струятся слезы. Безмолвная и неподвижная, она наблюдает, как угасает его жизнь. Идут часы, ночь проходит в мрачном молчании. Александр еще дышит. Духовенство служит молебны.