Глеб Скороходов - Разговоры с Раневской

И все-таки мы еще раз сели за рукопись. Потратили на это целый день — с утра до поздней ночи. И при этом Ф. Г. просила меня читать только те записи, что она «вымела железной метлой». Несколько изъятых страниц согласилась восстановить и заключила:

— Все. Сдавайте в перепечатку!

Мне было грустно: половина того, что представлено сегодня в книге, тогда осталось «в корзине».

Я отнес рукопись машинистке, и начались лихорадочные дни. Ф. Г. звонила с утра:

— Ну что ваша машинистка? Печатает? Вы хоть поинтересовались, сколько у нее уже готово?

На следующий день:

— Я не понимаю! Вчера вы сказали «сто страниц» и сегодня «сто» — это те же, вчерашние, или новые? Ваша машинистка так и будет печатать в час по чайной ложке?

— Олечка печатает очень быстро, — защищался я, — но она еще и на работу ходит— в машбюро радио.

— Умоляю вас, скажите ей, что я места себе не нахожу, все жду вас с готовой рукописью. Скажите ей: она лежит и бредит, ну что же он не едет, ну что же он не едет?..

И сколько было радости, когда Ф. Г. наконец держала рукопись в руках, разглядывала странички, любовалась абзацами и тирешками, начинавшими прямую речь:

— Как складно получилось! И просторно. Терпеть не могу, когда страницы заполнены сплошняком текстом — вздохнуть негде! А вы читали? Ошибок нет? А то скажут: «И чего эта малограмотная старуха полезла в писатели?! Со свиным рылом в калашный ряд!» Кстати, фотографии для книги буду отбирать только я — ни одной носатой не допущу, не надейтесь!

Первым читателем решили (после бурного обсуждения) сделать Феликса Кузнецова: мы с ним учились в МГУ, работали в то время в одной редакции — в литдрамвещании.

— И вообще он человек солидный, не в пример вам, — сказала Ф. Г., — авторитетный! Ведущий литературный критик — это вам не хухры-мухры!

Получив согласие Феликса («Конечно, прочту. Про Раневскую —это же страшно интересно—личность легендарная!»), я отвез ему рукопись, и мы стали ждать результата.

— Не звонил? — осведомилась Ф. Г. на следующий день. — Занятой человек. Пока он соберется, я изведусь! Чтоб ему пусто было!..

— Фаина Григорьевна, побойтесь Бога! — взмолился я. — И суток еще не прошло! Что же, по-вашему, человек должен бросить все и накинуться на рукопись, пока ее всю не одолеет?

— Ну, не всю, но хотя бы десять страниц! Ну, правда же хочется знать, что он скажет! — вздыхала Ф. Г.

Феликс позвонил на второй день:

— Я тебя поздравляю. Вчера мы с Люсей (это его жена) начали читать вечером, передавая друг другу по страничке из рук в руки, читали до двух ночи — не могли оторваться, пока не кончили. Я же говорил тебе, что Раневская — личность легендарная! В рукописи надо кое-что немного подчистить — это редакторская забота, и книгу ждет успех. На-стоящий успех, уверен!

— А можно я с ним поговорю? — спросила Ф. Г., когда я передал ей мнение Кузнецова. — У меня есть к нему несколько вопросов, которые вы, конечно, задать не сообразили.

Вопросы оказались разные — Ф. Г. хотела развеять свои сомнения, но была и просьба, показавшаяся мне странной.

— Феликс Феодосьевич, — сказала Ф. Г., — простите меня за бестактность, но если понадобится подтвердить ваше мнение в более широком кругу, сможете вы это сделать?

— Без всякого сомнения! — ответил Феликс, и случай для этого представился скорее, чем он ожидал. Хотя круг оставался прежним. Но это впереди. А тогда…

— Итак, — сказала Ф. Г., — первый ход сделан. С вашей стороны в игру вступил Феликс Кузнецов, с моей… Я долго мучилась, кто? Первое, что пришло в голову,—Танька Тэсс. Мы столько лет дружим, она столько обо мне знает!

Я вам не рассказывала, как она повела меня в гости к Щепкиной-Куперник? О, это была история!

Татьяна Львовна — чудо! Человек XIX века! Образованнейшая женщина, полиглот, рядом с ней мы все неучи! И поэтесса! Как блистательно она перевела стихотворные пьесы! Один ее Ростан чего стоит! Для меня Сирано может говорить только словами Щепкиной-Куперник И во всем, что она делала, такая утонченность старинной культуры!

Я была несказанно счастлива, когда попала в ее дом, в котором нельзя обнаружить ни одного предмета меньше пятидесятилетней давности. Всевозможные антикварности окружили меня. И коньячные рюмки — таких вы никогда не видели: на длинных-длинных ножках с чуть подкрашенным стеклом чайного цвета. И помешалось в них с наперсток «Наполеона».

Я благоговела перед хозяйкой, изысканной старушкой, миниатюрной и изящной, как все, что она делала. Согласно кивала ей, когда она завела речь об Антоне Павловиче Чехове, его горестной судьбе и одиночестве, что он испытывал в пустом доме, в продуваемой ветрами Ялте, куда его супруге Ольге Леонардовне Книппер все было недосуг приехать.

После третьей рюмки я чувствовала себя достаточно раскрепощенно, от страданий Антона Павловича у меня на глаза навернулись слезы, и я раздумчиво заметила:

— Татьяна Львовна, а ведь Ольга Леонардовна — блядь! И обмерла от ужаса: сейчас мне откажут от дома!

Но изысканная Татьяна Львовна всплеснула ручками и очень буднично, со знанием дела воскликнула:

— Блядь, душенька, блядь!..

Я смеялся, не предвидя, что рассказ о Щепкиной-Куперник будет последним, который я услышал от Ф. Г. Довольная произведенным эффектом, она смеялась вместе со мной и потом добавила:

— Танька рассказывает это блестяще! Правда, она утверждает, что я при этом еще раскачивалась на стуле, который подо мной угрожающе скрипел, но, клянусь вам, она врет: я этой вредной привычки не имею.

Так вот, Тэсс в качестве рецензента отпадает: позавидует, что не она записала мои рассказы и не сообразила сделать еще одну свою книгу!

Витя Ардов? Он придет в эйфорию, хотя может не прочесть ни одной страницы: просто все, что касается друзей, у него вызывает восторг. Ниночку такой работой загружать нет смысла: она меня так любит, что согласится, если я даже скажу, что Солнце крутится вокруг Земли.

Я перебрала многих и решила: лучше Ирочки (Ирины Сергеевны Анисимовой-Вульф) никого не найти! Она знает меня с детства, с ее матерью, Павлой Леонтьевной, я провела годы, и забота о «маме» и ее семье всегда оставалась для меня главной. Кроме того, она — режиссер, значит, должна уметь видеть веши се стороны, а сторонний взгляд нам и нужен. И передо мной Ирочка никогда не заискивает и не льстит мне — лучшего читателя нам не найти!

Предложение Ф. Г. Ирина Сергеевна приняла:

— Я еду на субботу и воскресенье в Болшево — там в доме отдыха и прочту все спокойно.

В воскресенье под вечер (так и хочется написать «Москва, 10 сентября, 18 часов 15 минут» — история действигельно приобретала все более характер детектива) я позвонил Ф. Г.