Повседневная жизнь советских писателей от оттепели до перестройки - Александр Анатольевич Васькин

– и колбаской сырокопченой, и балычком, и икоркой. Но вел себя точно так же: пришедших к нему в кабинет на улицу Горького посетителей он встречал не то чтобы небрежно, а с некоей едва уловимой усталостью в глазах от постоянных усилий доказывать людям, что кем бы они ни были (космонавт там какой или артист), это не они для него, а он для них существует. Один такой в Москве. Как вспоминал Эдуард Хруцкий, автор популярных детективов, на столе у Соколова всегда лежала высокая пачка визитных карточек – демонстрация широты его клиентуры. И писатели были вынуждены водить дружбу с разного рода торгашами: а что поделаешь?! Есть-то надо…

А некоторым писателям (правда, по ошибке) «заказы» возили на дом. «В Москве, где дефицит многих продуктов ощущался все острее, у меня был еще и специальный паек. Его мне каким-то образом устроила Ирина Ильинична Эренбург. Она знала человека, развозившего эти пайки особенно привилегированным лицам, назвала ему меня, и он за дополнительную плату возил и мне колбасу, лимонные дольки и сгущенное молоко. Однажды он явился к Ирине Ильиничне бледный, трясущийся от страха, с упреками: “Что же вы меня так подвели? Не объяснили, кому я возил продукты?” Оказывается, его вызвали в КГБ, сказали, что он снабжает продуктами страшного врага народа, и так его напугали, что он у меня больше ни разу не появился»{547}, – вспоминал благодарный Владимир Войнович.

Чудеса случались и тогда, когда их особенно ждут. И хотя взрослые уже не верят в них с такой охотой, но ведь дети-то остаются детьми! Владимиру Дудинцеву было не до лимонных долек: хлеба бы найти. Ибо в доме (вследствие незавидного положения гонимого писателя) было хоть шаром покати, как раз только три корочки хлеба. Казалось бы, еще немного, и все его семейство встанет вдоль Ломоносовского проспекта с протянутой рукой, как народ перед Борисом Годуновым в одноименной опере: «Хлеба, хлеба! Хлеба подай…» Дудинцев вспоминал, как однажды под Новый год раздался звонок в дверь. На пороге – нет, не Дед Мороз из фирмы «Заря», а дядька в синем халате, а рядом с ним – огромный деревянный ящик. Его еле затащили в квартиру, а там – продуктов на месяц: «Индейка, мясо, куры, яйца, десяток бутылок постного масла, сахар, конфеты… какие-то коробки деликатесов, семга… ветчина!»{548} А дядька спрашивает: «Вы делали заказ на продукты в гастрономе на площади Восстания? Вот это всё для вас, по накладной». И фамилия Дудинцева в накладной черным по белому стоит! Но он-то ничего не заказывал!

Случай этот относится к тем временам, когда московских писателей еще не прикрепили к гастрономам, но, согласитесь, штрих для описания повседневности весьма яркий. Это, скорее, похоже на святочный рассказ. Только вот фамилия Деда Мороза осталась неизвестной. А я думаю, это кто-то из руководителей партии и правительства. Товарищ Хрущёв (или Брежнев) позвонил и сказал: «Вы там Дудинцева-то подкормите, а то ведь что на Западе-то скажут? Он ведь нам столько этих проклятых долларов приносит в бюджет!» А ящик, от заказа оставшийся, Дудинцевы еще долго потом как мебель использовали.

Система «заказов» дожила до перестройки, по странному стечению обстоятельств закончившейся полным отсутствием еды в магазинах. Впрочем, это не странность, а закономерность: борьба с дефицитом в условиях плановой экономики ее же методами вполне логично привела к победе этого самого дефицита над экономикой.

Анатолий Рыбаков был прикреплен к магазину «Диета» на Кутузовском проспекте, а прописан в сталинской высотке гостиницы «Украина», в ее жилом корпусе. И вот как-то в перестроечные годы по дороге из Переделкина он заезжает в свою «Диету» за положенным «заказом». «Не густо для семьи на неделю, – вспоминал писатель, – но все же еда, в магазинах ничего нет. Стоим в очереди, двигаемся потихоньку к продавщице, входит в магазин старушка, видит гречневую крупу, мясо, сахар на прилавке, пристраивается в хвост. Ей объясняют: “Бабушка, здесь заказы для учреждения”. – “Господи, когда вы все только нажретесь!” – говорит старушка и отходит к пустым полкам».

Посыл голодной старушки, обозначенный словами «все» и «нажретесь», характеризует определенный уровень сознания советского народа, для которого «все эти» писатели давно превратились в один из отрядов номенклатуры, своего рода привилегированную прослойку (да и то правда – 10 тысяч человек!). И чиновники-партократы в «членовозах», и представители творческой интеллигенции со своими санаториями и поликлиниками – все они по ту сторону прилавка, а народ – по эту. И то, что живут те же писатели лучше своих читателей, – в этом также был уверен советский человек. И уже давно.

Очень интересная иллюстрация такой вот «всенародной» уверенности содержится в дневнике Петра Шелеста, партийного вождя Украинской ССР. 31 марта 1962 года он присутствовал на партийно-хозяйственном активе в Дарницком районе Киева. Повестка была нерадостной: «Обращение и решение ЦК КПСС и Совмина о повышении закупочных и розничных цен на продукты животноводства». И вот этот самый актив из начальников районного уровня (то есть наиболее приближенного к народу) забросал Шелеста неприятными вопросами и своевременными предложениями: «Как будет жить рабочий, получающий зарплату 300–400 рублей? Надо сокращать административно-управленческий аппарат… Стоит снизить зарплату высокооплачиваемым категориям, в том числе ученым, академикам, писателям, артистам, композиторам. Уменьшить выплату гонорара… Когда будут продукты в магазинах?»{549} Как видим, уменьшение гонораров (в довольно широком контексте) народ напрямую связывал со своим неблагополучием, порицая сидящих на шее «всех этих» писателей и композиторов.

Кого-то прикрепляли, а иные и сами дружили с директорами гастрономов. Случай с Андреем Вознесенским, описанный в книге специального корреспондента газеты «Нью-Йорк таймс» в Москве Хендрика Смита «Les Russes» вообще стал хрестоматийным[18]. Я публиковал этот эпизод в своем переводе ранее, поэтому просто напомню – дело было вечером на квартире Андрея Вознесенского в высотке на Котельнической набережной. Благодарный за роскошный ужин журналист Смит хотел одарить советского поэта билетами на хоккейный матч Швеция – СССР. А Андрей Андреевич эти самые билеты преподнес директрисе гастронома, снабжавшей его дефицитом. Американец был сильно удивлен специфической системой ценностей. Такая жизнь.

Что касается повседневной жизни советских писателей, проживавших в провинции, то дневник Игоря Дедкова – в этом отношении просто клад. 4 января 1979 года он отметил: «Сегодня в редакцию позвонил И. А. Иванов (зам. зав. отделом агитации и пропаганды обкома партии) и сказал, что необходимо выделить трех человек на курсы трактористов… Радиокомитет своих “трактористов” уже выделил. Можно себе представить, какая разнарядка на этот счет направлена на заводы, фабрики и в крупные, многолюдные учреждения. Интересно, обком тоже займется подготовкой трактористов?»{550} Вероятно, в Костромской области не хватало трактористов, вот и решили посадить на трактор писателей. А что здесь такого? Ближе