Артем Драбкин - Я дрался с асами люфтваффе. На смену павшим. 1943—1945.

Окончилась война. Наш полк сидел на аэродроме столицы Чехословакии Праги. Я был дежурным и сидел на командном пункте, когда раздался звонок телефона. Звонили из штаба дивизии. К ним поступила прави­тельственная телеграмма, в которой сообщалось, что командиру звена гвардии старшему лейтенанту Гонча­ру Ивану Алексеевичу присвоено звание Герой Совет­ского Союза посмертно.

Я и сам блудил. Мы стояли у Одерского плацдарма, имевшего километров 30 по фронту и в глубину кило­метра четыре. Ну, пятачок, одним словом. Одер шел с востока на запад, потом поворачивал под 90 градусов на север, потом под 90 градусов опять на запад. На­ша переправа (с востока на запад) находилась у горо­да Штейнау, возле разрушенного моста. От Штейнау на восток километров 20 наш аэродром. Мы звеном поднялись тысячи на четыре. А погода была отличная, облачности не было. На этой высоте этот пятачок не виден. Крутились, вертелись, и тут выскочил я на солн­це, и оно меня слегка ослепило. Когда вывернулся, нормально стал видеть — нет наших самолетов, и все! Куда они делись?! По радио слышу, они тут перегова­риваются, рядом со мной летают. Кручу головой — нет их, и все! Вообще безобразие, конечно, — потерял сво­его ведущего. Потом смотрю по часам — время вышло. Можно возвращаться на аэродром. Я увидел, внизу ле­тит пара самолетов, по окраске вроде наши. Я начал к ним пикировать. Скорость набрал большую и, чтобы не попасть во флаттер, вывел самолет в горизонтальный полет. Пока крутился-вертелся, и эта пара исчезла.

Смотрю, на Одере городишко. Мост разрушенный, пе­реправа. Думаю, наш город Штейнау. Пошел прямо к нему на высоте метров 200—300, чтобы сориентиро­ваться и лететь на аэродром. Вдруг как по мне шарах­нули зенитки! У меня глаза квадратные. Что такое?! Я самолет к земле прижал, чтобы угловая скорость по­больше была, и вынесся оттуда побыстрее. К счастью, не попали. Отлетел подальше. Там какой-то городок. Привязался к нему и хожу — поджилки еще дрожат. Круг, другой, думаю, что такое? Наш город, а меня об­стреляли. Потом разобрался, что переправа-то в нем с севера на юг. Значит, это немецкий город Глогау. Разо­брался, вышел на Штейнау, обрадовался и полетел на аэродром. Мне надо было засечь время, скорость, а я так рванул. Вроде лечу долго, а аэродрома нет. Лечу — думаю, сейчас через фронт перемахну. Тогда вернулся опять к Штейнау, дал кружочек, немножко успокоился, взял курс, время засек, скорость. Пролетел положен­ные четыре-пять минут, смотрю, наш аэродром. Слава богу! Наши самолеты на посадку идут, и я сел. Зарулил. Подхожу к старшему летчику и говорю: «Я же оторвался от тебя. Ты уж меня не очень ругай». Он говорит: «Как ты оторвался?! Ты все время был со мной! Ты даже за мной садился!»

Во второй половине апреля 1945 года наш аэро­дром находился между городами Люккау и Дюббенау, на юг от Берлина километров 80—100. Впервые полу­чили задание лететь на Берлин для прикрытия наших войск, штурмующих столицу Германии.

Наметили маршрут, договорились о взаимодейст­вии, так как от первоначального звена остались только я с моим ведущим гвардии лейтенантом Голдобиным, слетанная пара. Другая пара летчиков была сборная, во главе с командиром эскадрильи, капитаном Бисьевым. Сели в кабины, запустили моторы, вырулили на взлет­ную полосу. Взлет, набор высоты, и мы звеном — чет­веркой на высоте полутора-двух тысяч метров идем к

Берлину. Окраины города показались мне чистенькими и ухоженными, и никаких видимых следов войны. Чем ближе к центру, тем все больше разрушений и следов пожаров. Центр, как тогда говорили, «логово фашист­ского зверя». Вниз было страшно смотреть. Там тво­рилось что-то невероятное! Как будто перемешива­лось какое-то дьявольское варево. Клубился черный, белый, рыжий дым. Горели дома, сквозь дымы выры­валось пламя. Отблески выстрелов орудий, разрывы бомб и снарядов. Все это прошивалось разноцветны­ми трассами выстрелов. Мы были на высоте полуто-ра-двух тысяч метров, но и на эту высоту поднима­лись смрад и какая-то вонь! В воздухе, куда ни по­смотри, всюду наши самолеты: «яки», «лавочкины», «кобры», «петляковы»; ниже нас «илы». Иногда появля­лись «мессершмитты», но под атаками наших самоле­тов они тут же исчезали. Возможно, их сбивали, а ско­рее всего, они «убегали». И все равно мы несли поте­ри. Вовка Колесников был сбит над Берлином. Тяжелый зенитный снаряд попал в его самолет — клу­бок дыма, огня, и все. Когда развеялось, ни самолета, ничего нет.

Так на Берлин мы летали несколько дней. 2 мая 1945 года наконец немецкий гарнизон в Берлине капи­тулировал!

—  Сколько всего у вас боевых вылетов?

—  49 боевых вылетов, 12 воздушных боев, в кото­рых я сбил лично один «Фокке-Вульф-190». Как полу­чилось? Мы летели звеном строем «фронт» и атако­вали группу «фоккеров». Каждый атаковал свой самолет. Я сбил.

В архивных документах отмечена эта воздушная победа Ю.М. Мов-шевича: 04.02.45 в р-не юж. Рауден в воздушном бою на самолете Як-9 лично сбил один ФВ-190.

Источник:

ЦАМО РФ, ф. 89 гиап, оп. 207919, д. 3 «Оперативные сводки полка» (за 1945 г.).

4 мая весь личный состав полка посадили на две бортовые машины, и мы поехали посмотреть Берлин. Когда выехали в предместье Берлина, еще раз убедил­ся, что здесь не было войны, но чем ближе к центру, тем больше разрушений и пожаров. Где-то я читал, что и до войны Берлин был сумрачным, из-за того что поч­ти все здания были темно-серого цвета, а теперь, в связи со следами пожаров, стал и того мрачнее. Вы­ехали в центр, к рейхстагу, и на его ступенях мы сфото­графировались всем полком. Запомнилась группа не­мецких пленных солдат, стоящих у рейхстага. Охранял, по-видимому, один наш солдат. Да и куда и зачем им было бежать.

Недалеко валялся опрокинутый набок ларек типа наших «Союзпечать», и из него вывалились газеты, журналы и открытки. Я поднял одну открытку. На ней был изображен один из видов Берлина. Поднял еще и еще — Берлин. Решил на память собрать эти виды. На­чал копаться в куче, выбирая открытки. Мне все время попадался какой-то кусок белой материи, мешая мне отыскивать новые открытки. Наконец он мне надоел, и я решил его вытащить. Потянул. Не тут-то было, не идет. Тогда я напрягся и выдернул его. Оказался этот кусок материи нижним бельем трупа мужчины. Рыться в куче мне сразу расхотелось. Тут кто-то подал идею: «Поедем посмотрим имперскую канцелярию». Решено. Мы залезли в свои две грузовые автомашины, впереди в легковой командование полка, и поехали от рейхстага по улице. Вдруг на передней машине кто-то стал сту­чать по кабине шофера. Машины остановились. Оказа­лось, кто-то увидел, как из-под подворотни выносят охапки бутылок, по-видимому, с выпивкой. И вот ведь как получается: несколько человек, забыв обо всем на свете, кинулись за дармовой выпивкой, а остальные, повинуясь стадному инстинкту, за ними. Так из-за ка­кой-то выпивки, которую выпил и назавтра забыл, мы не посмотрели имперскую канцелярию, последнее при­бежище Гитлера!