Борис Тихомолов - Небо в огне

В ту ночь мы знали, куда готовились лететь. Мы взяли тяжелые бомбы. Наша задача — сбросить свой груз в точно намеченный срок, в точно намеченном месте. Мы были несказанно горды тем, что участвуем в такой операции. Мы несли возмездие, которое пришло!

Операция называлась "Берлинская". Мы должны взломать, разрушить укрепления, подавить противника внезапностью и мощью, чтобы дать возможность нашим наземным войскам ворваться в траншей и на плечах ошеломленного врага проникнуть вглубь его обороны.

Одер. Отсюда и до самого Берлина — сплошной железобетон. Гряды окопов, укрепленные, окутанные проволокой естественные рубежи: озера, реки, каналы, овраги. Каждый населенный пункт, каждый дом — это крепость, приспособленная к круговой обороне. И солдаты. Солдаты, солдаты и пушки. И танки. И разная техника. И вот сюда-то нам нужно положить свои бомбы. Ах как жаль, что их мало висит "а замках! Всего тринадцать штук…

Мы летим на высоте шести тысяч метров. Нам отчаянно повезло: погода отличная! Горят предутренние звезды, и в кабину, через открытую форточку, врывается пряный запах весны. Все сейчас необычное, все волнующее. И радость какая-то охватывает душу. Войне конец! Конец войне! И ты остался жив. Это чудо какое-то! Это выигрыш по лотерее! Тебе просто выпал счастливый билет.

Рассвет начал наступать как-то внезапно. Сначала будто кто тряпкой с классной доски стер утренние звезды и вслед затем брызнул в небо розоватой краской. Это засветилась пелена прозрачных облаков, висевших высоко над нами. И от их призрачного света появились блики на контурах крыльев нашего самолета.

А внизу ночь. Я взглянул на часы: ровно пять. И в ту же секунду земля под нами осветилась вспышками.

— Командир, началось! — торжественным тоном сказал Краснюков.

— Пушки! Пушки бьют! Дальнобойные! — закричал Алпетян.

— Вот дают! Вот дают! — восторгался Морунов.

А я молчал. Мне спазмой сдавило горло. Волнующий момент!..

Орудия в невиданном количестве были расставлены рядами, почти по прямой вдоль фронта. Языки пламени, вылетавшие из стволов, перебегали оправа налево и слева направо, и ощущение было такое, словно чьи-то большие руки нажимали пальцами на клавиши гигантского органа, исполняя гимн победы.

А впереди, где только что было темно и тихо, вздымались вверх космы пламени и дыма. Сплошное кипение огня! А пушки били, били, били. Десятки тысяч стволов! Потрясающее зрелище!..

Цель ближе, ближе. Мы должны отбомбиться чуть сзади, куда не достигает артиллерия, и там уже рвутся бомбы.

У нас посветлело. А внизу еще ночь. Поворачиваю голову, смотрю назад и вскрикиваю от невиданного зрелища: все небо словно в комариной туче! Летят бомбардировщики. Тысячи! И только сейчас замечаю, что мы идем, зажатые со всех сторон другими самолетами. Самолеты слева, самолеты справа, самолеты под нами и… самолеты над нами. Один, вот он — висит рядом, хоть рукой доставай, а под брюхом бомбы!..

И все мы шли к одной цели, до которой осталось несколько минут полета. И я представил себе, как будут разгружаться висящие над нами самолеты, как будем разгружаться мы — на головы летящих под нами… И я понял тогда, что рано обрадовался по поводу "счастливого" билета: тираж еще не состоялся…

В это время щелчок в наушниках и голос Алпетяна:

— Товарищ командир! Посмотрите-ка, кто с нами слева идет!

Смотрю: ха! Чудеса в решете! Зажатый со всех сторон бомбардировщиками, впритык к нашему крылу летит фашистский истребитель. Летчик крутит головой: попал как кур во щи! А слева от него стрелок-радист с "ИЛ-4" с угрожающим видом вращает башню, нацеливая на фашистского летчика спаренные пулеметы.

У меня сердце в пятки: что он делает?! Разве можно стрелять? Он же в нас попадет!..

Грожу радисту кулаком. Радист смеется и опускает пулеметы. Он и сам прекрасно знает, что стрелять нельзя. Фашистский летчик щерится в угодливой улыбке. Он понял ситуацию.

Кипение огня под нами, сейчас нам бросать свои бомбы…

— Бросаю! — кричит Краснюков, и в тот же миг мимо нас проносится черная осыпь фугасок…

Некоторое время мы летели на запад, потом, когда поредело в воздухе от самолетов, осторожно свернули на юг и со снижением пошли к земле.

Слева сзади пламенный ад, и дым, и пыль до самого неба, а в небе самолеты, и на земле еще видны сполохи орудий. Внезапно на переднем крае все затихает, и вдруг, что это?! Ослепительный всплеск бьет по глазам. С трудом доходит до сознания — прожектора! Их сотни полторы, но как-то странно они светят — вниз, по земле… И острая догадка, и восхищение талантом полководца: после ошеломляющего вала орудийного и бомбового огня — ослепительный свет по глазам…

В груди похолодело: сейчас, в эти секунды наши солдаты с криком "ура!" идут в атаку. Сейчас, в эти секунды, гибнут тысячи людей… И мне стало стыдно за свою недавнюю радость. Подумаешь — выиграл жизнь по лотерее!.. Побывал бы ты там…

Впрочем, война еще не кончилась. Еще шли ожесточенные бои на подступах к Берлину. "Не сдавать Берлин русским! Лучше американцам!" — такова была установка Гитлера. Войска снимались с Западного фронта и направлялись на Восточный. Но было поздно. Вся грандиозная военная машина, весь порыв советских солдат приобрели такую инерцию, что встречные фашистские войска размалывались в прах.

А мы взлетали с раскисших аэродромов, чтобы громить эти части, переброшенные с запада. Мы громили порты: Штеттин, Грайфсвальд, Кольберг, Свинемюнде.

При свете пожарищ топили бомбами транспорты с фашистскими войсками. А в это время в Берлине шли бои…

Как мы падали на луну

Наши войска добивали фашистов в логове, а мы собирались на Грайфсвальд. Город у Балтийского моря. Порт. Железобетонные укрепления. Их не берут артиллерийские снаряды. Нужны бомбы. Тяжелые.

Мы готовимся в ночь. Под моим самолетом висит длинная, как торпеда, тонновая бомба. Особая бомба, повышенной взрывчатой силы. Командир предупредил: "Там, "а земле, будет выложена световая стрела, указывающая на объект. Бомбы надо положить в пятистах метрах от стрелы на северо-запад. И помните, — добавил он, — бомбить с высоты не ниже тысячи метров, иначе попадете в свою же взрывную волну. Ясно?"

Куда уж ясней. Взрывная волна — это сила. Может запросто оторвать хвост у самолета или покорежить крылья.

Ночь была весенняя ясная и лунная, и мы были неприятно удивлены, когда на высоте 600 метров появились облака. Нырнули под них. Летим. Переживаем. Неужто везти обратно эту чушку, и бросать ее на пассив, где-нибудь в болото?! Обидно до слез.

— А может, рискнем?

— Рискнем, — согласился Краснюков.