Кирилл Кожурин - Протопоп Аввакум. Жизнь за веру

5 августа Аввакума, Лазаря и Епифания привезли в Москву на Никольское подворье, где их вновь допрашивали, на этот раз три архимандрита — владимирского Рождественского монастыря Филарет, новгородского Хутынского Иосиф и ярославского Спасского Сергий: «взяли у нас о правоверии еще сказки». Заключённым были заданы следующие вопросы: признают ли они Восточную Церковь истинно святою и православною, а таинства и богослужебные чины, в ней совершаемые, — истинными; признают ли царя Алексея Михайловича, вселенских патриархов, новопоставленного московского патриарха Иоасафа II и весь священный собор православными и пастырями и учителями всем христианам; считают ли они новоисправленные книги «святыми, честными и правыми» и что думают о Символе веры, о трегубой аллилуйе, о троеперстном сложении руки для крестного знамения, о четвероконечном кресте и о других «новоисправленных» обрядах? Судя по стилю, эти явно провокационные вопросы готовились не кем иным, как прилежным учеником иезуитов Паисием Лигаридом.

Отвечая на поставленные вопросы, Аввакум «подал писмо своей руки», в котором достаточно дипломатично старался обойти вопрос о вере царя, обвиняя в «церковном нестроении» Никона. Однако, учитывая, что инициатором церковной реформы был сам царь, ответ Аввакума звучал откровенно вызывающе: «Церковь православна, а догматы церковныя от Никона еретика бывшаго патриарха искажены новоизданными книгами — первым книгам, бывшим при пяти бывших патриархах во всем противны, в вечерни и в заутрени и в литоргии и во всей Божественной службе не согласуются. А государь наш царь и великий князь Алексей Михайлович, всея Великия и Малыя и Белыя России самодержец, православен, но токмо простою душею принял от Никона, мнимаго пастыря, внутренняго волка, книги, чая их православны, не разсмотря плевел еретических в книгах, внешних ради браней, понял тому веры, и впредь чаю по писанному: праведник аще падет, не разбиется, яко Господь подкрепляет руку его. А про патриархов слышал я от братий духовных, что у них в три погружения не крестятся, но обливаются по-римски, и крестов на себе не носят, и в сложении перст знаменующихся, слагая три персты, Христово вочеловечение отмещут, и сие есть все неправославно, но противно святей соборной и апостольской Церкви. А я держу православие бывшее и прежде Никона патриарха и книги держу письменныя и печатныя, изданныя от пяти патриархов: Иева и Ермогена, Филарета, Иоасафа и Иосифа московских и всея Русии, и выше их от митрополитов и архиепископов и епископов московских и всея Русии, и хощу собором бывшим при царе Иване Васильевиче прав быти, на немже был и Гурий наш казанский чудотворец, с сими книгами живу и умираю».

8 августа к Аввакуму ночью приезжали «уговаривати же» Дементий Башмаков и Артамон Сергеевич Матвеев, тот самый, что участвовал в 1665 году в сыске старца Капитона и в разорении Вязниковских скитов. Взятый в 13 лет в царский дворец, Артамон Матвеев рос и воспитывался вместе с будущим царём Алексеем Михайловичем, который в дальнейшем был очень привязан к Матвееву и в письмах называл его не иначе как «мой друг Сергеич». Женатый на шотландке из Немецкой слободы, Матвеев отличался своими прозападными настроениями, увлекался оккультизмом, астрологией. Дом его был обставлен по-европейски. В этой атмосфере провела детство и юность его воспитанница — будущая мать Петра I Наталья Нарышкина. Диакон Феодор недаром сравнивал игравшего далеко не последнюю роль на Соборе 1666–1667 годов и приставленного к восточным патриархам Артамона Матвеева с Малютой Скуратовым и писал о нём: «Артемон, льстец нынешнего царя Алексия, душепагубной потаковник и верным всем наветник лютый».

От имени царя нежданные ночные посетители говорили льстивые слова: «Протопоп, ведаю-де я твое чистое и непорочное и богоподражательное житие, прошу-де твоево благословения и с царицею и с чады, — помолися о нас!» Эти слова посланник произносил, низко кланяясь Аввакуму. Но в конечном итоге вся речь свелась к следующему: «Пожалуй-де послушай меня: соединись со вселенскими теми хотя небольшим чем!»

Однако для Аввакума, который призывал своих сторонников «ни в малом, ни в великом» не соединяться с «никонианской прелестью», это было совершенно неприемлемо. Он твёрдо отвечал посланникам царя: «Аще и умрети ми Бог изволит, с отступниками не соединяюся! Ты, — реку, — мой царь; а им до тебя какое дело? Своево, — реку, — царя потеряли, да и тебя проглотить сюды приволоклися! Я, — реку, — не сведу рук с высоты небесныя, дондеже Бог тебя отдаст мне».

10 августа Аввакума перевезли в Чудов монастырь, куда приходили его «прелщати» митрополит Павел Крутицкий, архиепископ Иларион Рязанский, а затем архимандрит Чудовский Иоаким. Все эти уговоры, непосредственно направляемые царём, также не дали никаких результатов.

Наконец 22 и 24 августа прошли последние «увещания». Снова приходил Артамон Матвеев, а с ним Симеон Полоцкий. «Зело было стязание много, — вспоминал позднее Аввакум, — разошлися яко пьяни, не могл и поесть после крику. Старец мне говорил: “острота, острота телеснаго ума! да лихо упрямство; а се не умеет науки!” И я в то время плюнул, глаголя: “сердит я есмь на диявола, воюющаго в вас, понеже со дияволом исповедуеши едину веру и глаголеши, яко Христос царствует несовершенно, равно со дияволом и со еллины исповедуеши по своей вере”. И говорил я ему: “ты ищешь в словопрении высокия науки, а я прошу Христа моего поклонами и слезами: и мне кое общение, яко свету со тьмою, или яко Христу с Велиаром? [67]” И ему стыдно стало, и против тово сквозь зубов молвил: “нам-де с тобою не сообщно!” И Артемон, говоря много, учнет грозить смертью. И я говорил: смерть мужю покой есть [68], и смерть грехом опона, не грози мне смертию; не боюсь телесныя смерти, но разве греховныя. И паки подпадет лестию. И пошед спросил: “что, стар, сказать государю?” И я ему: “скажи ему мир и спасение, и телесное здравие”».

В дальнейшем судьба ещё раз сведёт протопопа Аввакума и Артамона Матвеева — в далёкой пустозёрской ссылке, куда попавший в опалу ближний боярин будет сослан после смерти царя Алексея Михайловича по обвинению в колдовстве (читал «чёрную книгу») и в умысле на жизнь слабого здоровьем молодого царя Феодора Алексеевича. В отличие от несгибаемого духом Аввакума, Матвеев впадёт в глубокое уныние и будет постоянно «докучать» царю письмами с жалобами на тяжёлую жизнь, мелочно высчитывая, сколько денег отпускается на содержание «церковных мятежников», а сколько на его «благочестивую» персону. В 1682 году, после смерти царя Феодора, Матвеев будет возвращён в Москву, но здесь он встретит свою смерть — в Кремле во время народного восстания его сбросят на стрелецкие копья прямо на глазах его воспитанницы царицы Натальи Кирилловны и юного царя Петра…