Иеромонарх революции Феликс Дзержинский - Алексей Александрович Бархатов

такое положение, что или партия должна предоставить товарищу Троцкому фактически диктатуру в области хозяйства и военного дела, или он фактически отказывается от работы в области хозяйства, оставляя за собой лишь право систематической дезорганизации ЦК в его трудной повседневной работе. Говорилось, что он может ввергнуть страну в военную авантюру, не знает внутренней жизни партии, недооценивает роль крестьянства, отталкивает от военной работы лучших «военных цекистов».

– Счастливые вы, однако, люди, – бросил Сталин своим оппонентам, – имеете возможность измышлять на досуге всякие небылицы, обсуждать их и прочее, а я тяну здесь лямку, как цепная собака, изнывая, причем я же оказываюсь «виноватым».

Подобные досадные ощущения не раз испытывал и Феликс. В итоге, как председатель избранной пленумом комиссии, он предложил резолюцию с резким осуждением Троцкого и «Заявления 46-ти». Она была поддержана 102 голосами против двух при 10 воздержавшихся.

Усталый и выжатый вернулся Феликс с пленума в свою новую кремлевскую квартиру в здании Оружейной палаты. Единство партии, точнее Центрального комитета, удалось сохранить. Но сведения, получаемые ОГПУ из регионов, из армейских парторганизаций, настораживали, сторонников Троцкого в них было вовсе не мало. Он активно ездит, много выступает. Близок к нему начальник Политического управления РККА Антонов-Овсеенко. Ему симпатизируют командующие округов: Московского – Муралов, Приволжского – Мрачковский, нарком внутренних дел Белобородов. Он всегда в военной форме, в шинели или кожанке, шлеме или фуражке со звездой. Умеет увлечь за собой. Это давний «конёк» Троцкого! Его никак нельзя недооценивать. И он вовсе не сдался. Ждет пока, как развернется ситуация в Германии.

Кстати, сегодня Дзержинскому потихоньку сообщили, что на следующем заседании Политбюро опять поднимут вопрос о его отпуске. «Не время, совсем не время… Надо это решение опередить!»

Он переместился с дивана за стол, взял бумагу и ручку… «Считаю, что давать мне сейчас отпуск вредно для дела и для меня лично по следующим соображениям». Перечислив все резоны, завершил: «Уходить в отпуск мне сейчас и психологически было бы очень трудно, и отпуск не дал бы мне того, что требуется от отпуска, тем более что здоровье моё требует не отпуска, а некоторого сокращения часов ежедневной работы, на что и испрашиваю согласия».

Подписался, задумчиво посмотрел на окно. «Сколько раз уже собирался сказать, чтобы наладили наконец эти форточки. Дует несусветно. А скоро уже холода. И двери бы обить, а то и шаги, и разговоры из коридора слышно… Будто снова в камере… Занавески грязные давно пора сменить…»

Вспомнил, что собирался написать письмо наркому труда Шмидту по поводу заработной платы. Взял ещё один лист:

«Ко мне поступают ряд сведений о том, что наши ответственные работники – коммунисты не могут свести концы с концами при том максимуме жалованья, которое для них установлено, и при тех вычетах, которые приходится делать, особенно тогда, когда в семье нет других трудоспособных и имеющих самостоятельный заработок членов.

Я лично свожу концы с концами, ибо обеды с ужинами и квартира очень дешево в Кремле расцениваются, и притом жена тоже зарабатывает при одном ребенке. Кроме того, нет расходов на передвижение. Но я знаю, что некоторые члены коллегии НКПС бедствуют.

Мне кажется, что необходимо этим вопросом заняться или поднять максимум, или запретить производить всякие сборы на Добролет и другие цели, которые поглощают немалую часть жалованья».

Надо ещё не забыть завтра попросить Менжинского составить в ЦК яркий доклад о положении с бандитизмом, нападениях на поезда, разборке путей, всей этой уголовщине, которая терроризирует население. Особенно беспокоило положение на Кавказе. Там надо принимать самые решительные меры, а на линии Северо-Кавказской железной дороги впору объявить чрезвычайное положение. Не стесняясь указать на полную беспомощность уголовного розыска, особенно в деревне, которая попадает полностью в плен хулиганам. При формализме и либерализме наших судебных и прокурорских структур надо возложить на ОГПУ руководство по борьбе с бандитизмом, как политическом, так и уголовным, равно как и с хулиганством, и дать особую директиву обратить внимание на деревню, разработать план освобождения населения от бандитов и конокрадов.

А Троцкий и впрямь не остановился. Когда стало ясно, что «германский козырь» не сработал и до мировой революции по-прежнему далеко, опубликовал в «Правде» статью «Новый курс» В ней кроме своей позиции, отличной от ЦК, сразу обозначил и главный адресат: «Молодежь – вернейший барометр партии – резче всего реагирует на партийный бюрократизм».

И не ошибся: его мысли, выраженные в яркой, категоричной манере нашли отклик в этой среде. Дзержинскому доложили, как на собрании высших технических курсов Наркомата путей сообщения вызвала аплодисменты фраза: «У нас в партии 40 000 членов партии с молотками и 400 000 – с портфелями», а на заседании ЦК комсомола почти половина выступила в защиту Троцкого, прокатилась целая волна по учебным заведениям. Даже на собрание в ОГПУ пришел Преображенский с группой московских студентов-коммунистов и стал склонять сотрудников к поддержке. Пришлось Дзержинскому расставить все точки над «i»:

– Железною метлой будем выметать из органов ОГПУ всех выступающих против линии Центрального комитета нашей партии. Этим людям не место в наших рядах. Уходите!

За несколько дней до Нового года начальник Политуправления РККА Антонов-Овсеенко осмелился написать угрожающее письмо в Политбюро:

«Знаю, что этот мой предостерегающий голос на тех, кто застыл в сознании своей непогрешимости историей отобранных вождей, не произведет ни малейшего впечатления. Но знайте – этот голос симптоматичен. Он выражает возмущение тех, кто всей своей жизнью доказал свою беззаветную преданность интересам партии в целом, интересам коммунистической революции. Эти партийные молчальники возвышают свой голос только тогда, когда сознают явную опасность для всей партии. Они никогда не будут «молчалиными», царедворцами партийных иерархов. И их голос когда-нибудь призовет к порядку зарвавшихся «вождей» так, что они его услышат, даже несмотря на свою крайнюю фракционную глухоту».

Они давно были знакомы с Феликсом, и потому он попытался пояснить свою позицию Дзержинскому ещё и в личном письме. И получил столь же искренний, но твердый ответ:

«…Я отношусь к переживаемому нами кризису гораздо серьезнее и вижу величайшую опасность. Но причина опасности не в дискуссии нашей, а в составе нашей партии и в том, что удержать диктатуру пролетариата в мирной обстановке – в крестьянской стране, при массовом напоре поднять уровень своей жизни и при нашей некультурности – требует от партии величайшего идейного единства и единства действий под знаменем ленинизма. А это значит, надо драться с Троцким».

Когда сердце Ленина остановилось, Троцкий был на отдыхе в Абхазии, в том самом дворце-санатории князя Смецкого, где так понравилось Феликсу.

Дзержинский был назначен председателем комиссии Президиума