Рокоссовский - Сергей Егорович Михеенков

состоялась в начале февраля 1945 года. Сталин, Рузвельт и Черчилль делили шкуру медведя, которого в самое ближайшее время должны были прикончить в Берлине русскими штыками. Устройство послевоенного мира, когда ещё гремела война, оказалось темой сложной. Но, пожалуй, самым трудным во время ялтинских сговоров оказался польский вопрос.

Возможно, именно поэтому Сталин и согласился с просьбой Эйзенхауэра в связи с трудностями союзников в районе Арденн наступательные действия фронтов начать на несколько дней раньше. Сталин торопил войска, направлял резервы 2-му и 3-му Белорусским фронтам, чтобы те управились и с группой армий «Висла», оборонявшейся в Восточной Померании, и с Кёнигсбергом, и со всей Восточной Пруссией к началу переговоров. Правда, ни к началу Ялтинской конференции, ни к концу её фронты не достигли полного разгрома северо-восточных группировок немцев. Тем не менее успехи оказались ошеломляющими и убедили ялтинских переговорщиков в главном. Прорыв Померанского вала, фактическое уничтожение группы армий «Висла» открывали для Красной армии прямой путь на Берлин; победы в Померании и Восточной Пруссии устраняли угрозу флангового удара с севера по группировке войск, нацеленных на Берлин. Русские разложили свой пасьянс, и карты читались легко, они обещали скорую победу и окончание войны.

Устраивая послевоенный мир, Сталин уступил Польше Белостокское воеводство, но, по праву победителя, при разделе Восточной Пруссии буквально выхватил из рук союзников часть прусских земель, которые вскоре будут оформлены в Калининградскую область РСФСР.

В самый разгар боёв Ставка приказала Рокоссовскому передать Черняховскому для ликвидации восточно-прусской группировки противника правофланговые армии и некоторые подвижные соединения. Манёвр Ставки объяснялся желанием наступать одновременно на двух направлениях – берлинском и кёнигсбергском. В Москве снова недооценивали силу противника. У Рокоссовского же этот манёвр окончательно отнимал возможность ударить на Берлин с севера с одновременным охватом его с северо-запада.

После войны маршал размышлял по этому поводу так:

«Восточно-Померанская операция для войск 2-го Белорусского фронта являлась продолжением начавшегося 14 января наступления трёх фронтов на западном направлении, а не вытекающей из Восточно-Прусской операции, как утверждают некоторые историки и мемуаристы… На мой взгляд, когда Восточная Пруссия окончательно была изолирована с запада, можно было бы и повременить с ликвидацией окружённой там группировки немецко-фашистских войск, а путём усиления ослабленного 2-го Белорусского фронта ускорить развязку на берлинском направлении. Падение Берлина произошло бы значительно раньше. А получилось, что 10 армий в решающий момент были задействованы против восточно-прусской группировки (с передачей в состав 3-го Белорусского фронта четырёх армий 2-го Белорусского фронта в его составе оказалось 10 армий), а ослабленные войска 2-го Белорусского фронта не в состоянии были выполнить своей задачи. Использование такой массы войск против противника, отрезанного от своих основных сил и удалённого от места, где решались основные события, в сложившейся к тому времени обстановке на берлинском направлении явно было нецелесообразным. Более того, это делалось за счёт ослабления войск 2-го Белорусского фронта, которому предстояло разгромить восточно-померанскую группировку противника, что сделать оставшимися у него силами он не мог.

К этому времени противник сумел сосредоточить в Восточной Померании довольно крупные силы и, умело используя благоприятную для организации обороны местность, затормозил продвижение войск нашего фронта».

Жуков уже вёл свои армии на Берлин. Ещё 10 февраля он доложил в Ставку о готовности войск к последней атаке. Наступление планировалось на 20 февраля с Кюстринского плацдарма, захваченного на западном берегу Одера. Но в эти дни немцы начали масштабное контрнаступление в Померании – операцию «Солнцестояние» («Sonnenwende»), и Ставка вынуждена была часть сил передать от Жукова Рокоссовскому для отражения удара в Восточной Померании.

Сталин опасался коварства союзников, которые вполне могли в те дни высадить десант в Восточной Пруссии и принудить немецкую группировку к капитуляции. Картина войны и послевоенного мира могла бы в один миг значительно измениться.

Маршалы, глядя на оперативные карты, мыслили категориями людей сугубо военных. Вожди обязаны были учитывать фактор ближайшей и долговременной политики. Их взгляды и планы часто не совпадали. По этому поводу фон Клаузевиц писал: «Военные должны подчиняться политикам». Они и подчинялись, зачастую изменяя направление ударов и их силу.

В феврале к Рокоссовскому на фронт приехала жена Юлия Петровна. Семья воссоединилась. Двусмысленному существованию был положен конец.

Штаб 2-го Белорусского фронта в те дни располагался в местечке Бродницы северо-западнее Варшавы. И Рокоссовский отправил своих порученцев в Варшаву разыскать сестру Хелену. С порученцами поехала Юлия Петровна. Она везла письмо брата сестре. Хелену они разыскали живой и здоровой. В письме Константин Константинович сообщал Хелене о смерти их старшей сестры Марии в 1915 или 1916 году, о других семейных новостях и просил приехать к нему безотлагательно.

Встреча брата и сестры, которые не виделись 30 лет, произошла в конце февраля 1945 года. Все были счастливы. Впоследствии Рокоссовский как мог опекал младшую сестру, помогал ей. Приглашал на семейные торжества. И не только. Хелена была в числе гостей на торжественной встрече маршала Рокоссовского и фельдмаршала Монтгомери. Приезжала в Москву на Парад Победы, среди почётных гостей присутствовала на торжественном обеде в Кремле. Во время торжества Рокоссовский представил её Сталину. Сталин был доволен: во-первых, тем, что его маршал, на которого он по-прежнему возлагал большие, и теперь уже не только военные, но и политические надежды, ничего не таил от него, а во-вторых, для осуществления той операции, которую он задумывал, польская родня, а тем более варшавская, да с хорошей репутацией, могла только способствовать успеху задуманного.

В начале апреля, накануне последнего штурма, Рокоссовского вызвали в Ставку. Несколькими днями раньше Верховный принял маршалов Жукова и Конева. Обсуждали задачи последнего, решающего броска. После Восточно-Померанской операции войска фронта наконец поворачивали на запад, Ставка бросала армии Рокоссовского на берлинское направление. Но для этого войскам нужно было форсированным маршем пройти 300–350 километров и занять исходные районы. Такой марш – целая операция.

Из мемуаров Рокоссовского:

«Разрабатывая Берлинскую операцию, советское командование учитывало сложившуюся к тому времени политическую и стратегическую обстановку. Несмотря на явный проигрыш войны, немецко-фашистское руководство ещё на что-то надеялось. Почти полностью прекратив действия против союзников, гитлеровцы создавали крупную группировку против советских войск. Гитлер и его окружение всё ещё рассчитывали на какие-то комбинации, которые могли бы их спасти. Надо было положить конец этим попыткам. Отсюда задача наших войск: как можно быстрее разгромить немецко-фашистскую группировку на берлинском направлении, овладеть германской столицей и выйти на реку Эльба.

Выполнение этой задачи возлагалось на три фронта: 1-й Белорусский, 1-й Украинский и 2-й Белорусский. В общих чертах операция должна была развиваться следующим образом. Удар в общем направлении на Берлин наносит 1-й Белорусский фронт, одновременно частью сил обходя город с севера; 1-й Украинский фронт наносит рассекающий удар южнее Берлина, обходя город с юга. Наш, 2-й Белорусский, наносит рассекающий удар севернее Берлина, обеспечивая правый фланг