Русская эмиграция в борьбе с большевизмом - Сергей Владимирович Волков

мы не раз задавали себе вопрос, была ли большевиками послана за нами погоня? Ответ на него мы прочли в московской «Правде»: «С возникновением опасения за судьбу парохода «Утриш», вышедшего из Евпатории в Одессу и не прибывшего на место назначения, из Одессы вылетели два гидроплана на поиски. Неожиданно у одного гидроплана остановился пропеллер, и он спустился на воду. В моторе возник пожар. Ветром гидроплан отнесло от берегов. Девять суток летчики находились в гондоле гидроплана на краю гибели и потеряли надежду на спасение. По счастливой случайности на десятые сутки их прибило к карабашским берегам. Судьба второго гидроплана неизвестна».

В Болгарии мы сразу почувствовали себя как на Родине, прежней, далекой, подлинной России. Мы никогда не забудем радушия и гостеприимства болгар. Я – в русской церкви в Варне. Среди молящихся много чинов армии генерала Врангеля. Чудное пение хора, в соединении с воспоминаниями о бурных, недавно пережитых днях, переполняют душу неизъяснимым умилением перед благостью Божественного Промысла. С поразительной яркостью и отчетливостью встают передо мною образы и картины прошлого.

Пасхальная ночь в 1924 году. Все храмы Севастополя полны молящимися. Народу столько, что нельзя войти не только в храм или церковный дворик, но невозможно даже проникнуть в близлежащее к ним пространство. В толпе много красноармейцев, красных командиров и военных моряков. Тут же хулиганят орды комсомольцев, поющих богохульные песни, пристающих к девушкам и выкрикивающих площадные ругательства. В толпе раздаются возгласы негодования. Какой-то красноармеец дал звонкую оплеуху одному из наиболее ретивых комсомольцев. Точно по сигналу, многие из публики набросились на хулиганов. Двух комсомольцев избили, остальные с отвратительной руганью стали отступать. Вдруг к месту происшествия, раздвигая толпу, подошли трое в кожаных куртках и бархатных кепи и попросили следовать за собой двух лиц из публики, на которых им указали комсомольцы. Пришедшие хотели задержать и красноармейца, но тот скрылся. Я помню, как побледнели арестованные и как с подергиванием на лице они повиновались. Вновь грянул комсомольский хор. Кто-то рядом со мной истерически крикнул: «Мерзавцы, душегубы окаянные, безбожники!» Я оглянулся; дряхлый старичок грозил кулаком негодяям. Его также взяли. С какой-то женщиной сделался припадок. В исступлении она выкрикивала проклятья по адресу советской власти. И ее увели.

Я не выдержал и ушел. Подходя к Владимирскому собору, еще издали услыхал площадную брань и дикие крики. Рабфаковцы устроили шутовское факельное шествие вокруг собора и заглушали церковный хор звериными выкриками. Другая группа их не пускала прихожан в церковь.

Я пошел к Петропавловскому собору. Здесь картина иная. Хулиганов не слышно. Народу очень много, но войти можно. Меня поразило то, что среди молящихся было много советских военных в полной форме. Десятки красноармейцев, моряков, командиров, летчиков. Стояли они так, чтобы по возможности не быть заметными. Рядом со мной два красноармейца истово осеняли себя широким, русским крестным знамением, а впереди них третий усердно отбивал земные поклоны.

Я смотрел на этих людей и думал: «Вот вы, Красная армия, ну что в вас «красного»? Где плоды ежедневных обязательных трехчасовых занятий по политграмоте?» Лица открытые, глаза смотрят не исподлобья. Обыкновенные русские люди, верующие и бесхитростные. Никакая агитация таких людей сломить не может, но отсутствие достаточного кругозора в соединении с пассивностью тяжелой на подъем натуры мешают им сбросить коммунистическое иго. Но от этих-то людей и падет в свое время советская власть. День свержения большевиков не за горами… Вновь пробудится Белое движение, на этот раз стихийное, и Россия спасется.

Д. Хорват{88}

О положении на Дальнем Востоке{89}

Беседа Главы Дальневосточной эмиграции со Старшиной Русской Национальной Общины Шанхая Н.Ю. Фоминым{90}

Я ехал в Пекин с большим волнением в душе. Работая в течение года по объединению русских эмигрантов Шанхая в одну общую для всех организацию, я не раз получал письма генерала Д.А. Хорвата, в которых он высказывал одобрение моей работе, но, т. к. лично я не могу считать себя окончательно удовлетворенным результатами моей работы, свидание с главою эмиграции имело для меня решающее значение.

В тишине посольского квартала Пекина, посреди большого тенистого парка, во дворце бывшего австрийского посольства живет со своей семьей Д.А. Хорват. Там же и помещается канцелярия главы эмиграции, которой заведует М.Я. Домрачеев.

Через несколько минут, после того как рикша подвез меня к подъезду дворца, я был принят генералом Хорватом в его кабинете. Я не видел Д.Л. Хорвата около 10 лет и могу сказать без прикрас, что я не мог обнаружить в наружности и облике генерала сколь-либо заметных перемен.

Высокий советник китайского правительства, получавший еще очень большое содержание и совершенно обеспеченный человек тогда и теперь безработный и почти лишившийся средств, генерал Д.Л. Хорват был одним и тем же обаятельным, полным энергии и особой, свойственной только немногим людям бодрости духа человеком.

Быстрый во взгляде и движениях, интересующийся всем, лично разбирающий и прочитывающий всю несметную корреспонденцию, которую приносят кучами по несколько раз в день, лично руководящий работой многочисленных отделов объединения, помнящий наизусть наиболее интересные места из посланных ему донесений и отправленных им инструкций, генерал Хорват невольно изумляет своего собеседника.

Я чувствую, что я невольно льщу генералу, но, вспоминая свои собственные переживания, вспоминая ту усталость, которую чувствуешь в сорок лет иногда под влиянием разочарований в работе, вспоминая ту нервность, которую часто видишь в окружающих, было бы несправедливо, говоря о генерале Хорвате, не отметить этой удивительной его черты, которая делает его головой выше многих и многих современных деятелей.

Спокойствие и выдержка, терпимость к чужому мнению при твердости своих собственных взглядов, вдумчивая доброжелательность в сношениях со всеми, вера в успех национального дела, огромный опыт и знание во всех вопросах администрации, экономики и международных отношений дополняют облик этого замечательного государственного деятеля, которого счастливая судьба сохранила для России на далекой ее окраине.

О генерале Хорвате писалось много и много еще будет написано. Я, конечно, не имею в виду сказать, что я открыл эти черты его личности и характера, но дело в том, что их нельзя не заметить и нет никаких оснований к тому, чтобы их замалчивать.

Я имел честь и удовольствие быть гостем генерала Хорвата в течение нескольких дней. Приходило ли письмо с обращением к генералу Хорвату из Европы или из одного из пунктов Дальнего Востока, получалось ли интересное известие в газетах, генерал Хорват всегда выражал готовность к беседе, охотно высказывая свои мнения по самым разнообразным вопросам. Я также имел